Самый крымский русский писатель Антон Павлович Чехов к Новому году благоволил разве что в раннем детстве. Но Антоша рос, и вместе с ним рос и его сарказм по отношению к сказочным чудесам «переоцененного» праздника. «Радоваться такой чепухе, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже... По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег...» - проповедовал Чехов направо и налево. И вот еще: «Не верьте шампанскому... Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но... подальше от него!.. Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему „ура“ в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову». Таковы его «Мысли с новогоднего похмелья».
читайте также: Такой разный Новый год: как его в Крыму встречали по-царски
Биографы оправдывали хрестоматийную знаменитость. Мол, подобные настроения преследовали тонко чувствующего интеллигента Чехова, потому что он болел, а больному и праздник не в радость. Однако подобные аргументы, увы и ах, просто притянуты за уши, ведь приведенные выше цитаты взяты из рассказов 1880-х, когда Антону Павловичу было немногим больше 20 лет. Реально болен он был с 1884 года, страдал кровотечением из правого легкого.
И еще одна, мягко говоря, неточность, которой грешат многие биографы и литературоведы. На этот раз неточность эта не «за» Чехова, а «против» Крыма. Как свидетельствуют опубликованные в 2018 году данные исследований ученых Куодрэмского института биологических наук (Норидж, Великобритания), умер Антон Павлович от образования тромба, приведшего к закупорке сосудов и последующему кровоизлиянию в мозг. А вовсе не от обострения туберкулезного процесса по причине частых переездов из Ялты в Москву и обратно в самое неблагоприятное время года,
А вот то, что уже во время первой поездки в Крым в мировоззрении и мироощущении писателя произошли существенные перемены - это факт. Дело было в 1888 году. Поначалу полуостров стал для него поводом номер два (сразу после Нового года) для сарказма. Уж больно в унисон с его описанными несколькими годами ранее звучат впечатления от поездки. «Таврическая степь уныла, однотонна, лишена дали, бесколоритна, как рассказы Иваненко, и, в общем, похожа на тундру...» - написал Антон Павлович в одном из писем. Но чем дальше продвигался он по крымской земле, тем живее становились эмоции, изливаемые им на бумаге: «От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота. Ямы, горы, ямы, горы, из ям торчат тополи, на горах темнеют виноградники - всё это залито лунным светом, дико, ново и настраивает фантазию. Особенно фантастично чередование пропастей и туннелей, когда видишь то пропасти, полные лунного света, то беспросветную, нехорошую тьму. Немножко жутко и приятно». Впоследствии, живя в Феодосии на даче издателя газеты «Новое время» Алексея Суворина и летом следующего года проведя три недели в Ялте, Чехов почти излечивается от сарказма. И от туберкулеза здесь его тоже, кстати, пытались врачевать.
С тех пор отношение Чехова к жизни в корне меняется - если в молодости он встречал Новый год, как нечто смертельно опасное, то теперь он был готов встретить смерть, как Новый год. Писатель скончался в ночь с 1 на 2 июля 1904 года, находясь на курорте в Германии. По свидетельству жены Ольги Леонардовны, в начале ночи Чехов проснулся и «первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. После он велел дать шампанского... Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: „Давно я не пил шампанского...“, спокойно выпил всё до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда».
Совершенно противоположную трансформацию эмоций пережила Анастасия Цветаева, сестра и биограф известной русской поэтессы Марины Цветаевой. Она прожила долгую и нелегкую жизнь, но чудесное детство, в котором и Новый год, и Крым были выдающимися событиями, осталось с ней навсегда. Через много лет, в сибирской ссылке, постаревшая, почти слепая и нищая, Анастасия готовилась к встрече Нового года, как когда-то в детстве. Задолго до праздника из того немногого, что присылали ей друзья и родные, она приберегла самое ценное для подарков маленькой внучке, внуку и невестке. Хотелось, чтоб всё было как раньше. Она даже семейную лотерею проводила. «Незаметно подошло Рождество. Дом был полон шорохов, шелеста, затаенности за закрытыми дверями залы - и прислушивания сверху, из детских, к тому, что делается внизу. Предвкушалась уже мамина „панорама“ с ее волшебными превращениями. Запахи поднимали дом, как волны корабль. Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемываемых накануне, десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов и рюмок. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой (которую я ненавидела), черную паюсную икру. Ноздри ловили аромат „дедушкиного“ печенья...» - напишет Анастасия Цветаева в «Детской Москве». А еще вспомнит, как отец посадил елки, целых три, по одной на каждую дочь. Но с елками впоследствии получилось не очень...
читайте также: Под ливнем пуль: как встречали Новый год солдаты во время войны
Из рассказа «Елки»: «Летом 1959 года, когда я после всех моих „приключений“ - арестов, допросов, тюрем, этапа, лагеря, ссылки (с 1937 по 56-й) - приехала в Тарусу к моей старшей сестре Валерии (Лере), она - неверующая - сказала мне:
- Ася, сходи на нашу бывшую дачу, в Песочное, и ты увидишь удивительную вещь. Помнишь, папа в детстве вашем с Мариной посадил вокруг дачи три елки, по именам трех дочерей - Леры, Муси и Аси? Так вот, наши с тобой - целы, зеленые, а Маринина - ну, поди, сама увидишь...
... Перестроенная, чужим духом пахнувшая дача в два этажа, балкон. Вбок от ее середины старшая елка, Лера! От нее справа, перед моей светелкой - елка Ася! Но взгляд мой отводит остов третьей, седой, до корня засохшей елки - перед Марининым окном, вдохнувшим столько стихов ее юности... Теперь перед окошком - призрак. Он встает из той же земли, где зеленеют елки - Лера и Ася...»
Увы, трансформация связанных с Крымом праздничных ассоциаций была не менее жестока. «...Ялта-красавица!.. Вверх, вверх, меж стенок садов, изгибается дорога, мимо аптеки, женской гимназии, мимо дворца эмира Бухарского, пока не упирается в дачу Елпатьевского: белая, двухэтажная, с двухэтажной террасой в полдома шириной, свободна от тени и зелени, открытая ветру и взгляду на море, далеко внизу за домами, сизо-черной чертой... За дачей - округлость горы...» - вспоминала Ася поездку в Крым 1905-го. Но потом Крым стал ассоциироваться у нее и с голодом, лишениями и гражданской войной, с похоронами сына Алеши и первого мужа Бориса Трухачева. Но она прощала Крыму все эти беды, зная, что полуостров действительно похож на Новый год - ждешь только хорошее, но случается всякое...