Среди них была и Анна Ахматова, впоследствии в своих «Записных книжках» оставившая свидетельство: «Взрыв „Марии“. Я с сестрой <Ией> – на Графской пристани. Приезд Колчака (1916)». Это Ахматова записала в 1965 году для своей будущей книги воспоминаний. Было бы интересно узнать впечатления дочери потомственного севастопольского моряка Андрея Антоновича Горенко о тех событиях, но этой книги Ахматова так и не написала.
Взрыв произошел на флагманском линкоре Черноморского флота «Императрица Мария Федоровна». Хотя корабль только в прошлом 1915 году вступил в боевой строй, он уже внес весомый вклад в решающий перелом в войне на Черном море. На нем не раз выходил в море под своим флагом командующего ЧФ вице-адмирал Александр Васильевич Колчак, руководя военными операциями. С ним были связаны последние успехи в борьбе с турецким флотом, усиленном немецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау». Все это было хорошо известно Ахматовой.
Какая же картина предстала перед ее глазами?
Что увидели с берега?
Взрыв случился в 6.20 утра. По воспоминаниям капитана 2-го ранга А.П. Лукина (1883-1946), командира группы миноносцев на Черном море, это был «громовой, потрясающий удар», который грохнул над рейдом. Многие в публике думали, что это вновь Севастополь обстреливает немецкий крейсер «Гебен». Моряки опасались, что в бухту прорвались немецкие подводные лодки и атаковали русский флот. «Черно-огненная туча, словно сверкающая зарницами гроза, низко нависла над рейдом. Стоял гул, точно от канонады…».
Только те, кто случайно сразу увидел катастрофу с берега или с других кораблей, стоявших в бухте, могли понять, что первый взрыв уничтожил фок-мачту, переднюю трубу и боевую рубку «Марии». В носовой части корпуса образовалась большая пробоина, произошел разрыв борта до уровня ниже ватерлинии. Возникший пожар быстро охватил не только корабль, вскоре горела и нефть, вылившаяся в море. Густой черный дым и расстояние не позволяло публике рассмотреть подробности происходящего в бухте.
Вскоре прибыл и на своем катере «Пулемет» на корабль отправился командующий ЧФ адмирал Колчак, чтобы руководить спасательными работами. Подоспели пожарные катера, баркасы и буксиры, но уже нельзя было ничего поделать. Шлюпки и катера с других кораблей подбирали из воды спасавшихся, принимали с борта «Марии» раненых и обожженных. С берега могли видеть только черный дым пожара и горящую в море нефть, а также слышать частые взрывы. Колчак пробыл на корабле недолго, он ничем не смог изменить ситуацию. Минут через 50 минут после первого взрыва произошел еще последний сильный взрыв, линкор опрокинулся на правый борт, перевернулся вверх килем и пошел на дно.
Какой была «Императрица Мария»
В своих записках Лукин называет линкор «Императрицей Черного моря». Это был первый черноморский дредноут, построенный на русских судостроительных заводах «Рассуд» и «Наваль» в Николаеве. В его конструкции были использованы все лучшие достижения мирового судостроения на то время. Его длина составляла 168 м, ширина – 27,4 м, осадка – 8,4 м при водоизмещении 23413 тонн. Четыре паровые турбины мощностью 33200 л. с. обеспечивали скорость хода 21,5 узлов (38,9 км/ч). Броневые пояса толщиной от 125 до 250 мм надежно защищали корпус, артбашни и боевую рубку. Мощное вооружение состояло из двенадцати 12-ти дюймовых (305 мм) орудий, 20-ти орудий 130 мм калибра и четырех торпедных аппаратов. Экипаж мог достигать 1300 человек плюс бригада морского десанта.
Технические характеристики «Марии» и немецкого крейсера «Гебен» были близки: русский линкор превосходил немецкий в мощности артиллерии, но уступал в скорости хода. У «Гебена» она составляла 28,5 узлов, и он постоянно уходил от преследования.
Но в те военные годы прибытие «Марии» в Севастополь вызывало восторг и публики и самих моряков. Как вспоминал Лукин: «Какими пигмеями кажутся перед ней наши славные, казавшиеся столь грозными, боевые старики Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон». Какая сила, какая мощь, какая красота…
Флот подходит к Севастополю. <…>
«Мария» полным ходом идет по каналу. Ложится на створ Инкерманских маяков…
Берега черны. Школы и магазины закрыты. Улицы опустели. Все на берегу… Выстроены войска. Слышны торжественные звуки гимна. Несется уррра.
«Императрица» входит в рейд».
Как моряки боролись за спасение «Марии»
Картину происходящего, как ее потом восстанавливали по памяти сами моряки с «Марии», рисует в своей книге Лукин: «На всех кораблях склянки пробили 6 утра. «Побудка!» Затрубили горны, засвистели дудки. «Вставай, койки вязать»… <…>
В умывальниках, подставляя головы под краны, фыркала и плескалась команда, когда страшный удар грохнул под носовой башней, свалив с ног половину людей. Огненная струя окутанного ядовитыми газами желто-зеленого пламени ворвалась в помещение, мгновенно превратив царившую здесь только что жизнь в груду мертвых, прожженных тел… <…> Над мостиком сверкал огненный смерч. Ревела стихия ужасающего взрыва. Словно мячики, кувыркались в воздухе люди и тяжести».
В этот момент все думали, что «Мария» атакована подводной лодкой, и раздалась команда на отражение атаки. На палубе уже был командир, капитан I ранга И.С. Кузнецов, когда новым взрывом вырвало стальную мачту, и взлетели на воздух боевая рубка (25 000 пудов) и носовая дежурная кочегарка. Пропала электроэнергия. Взрывы следовали один за другим, их было не менее 25. Не удалось развести пары в другой кочегарки, чтобы запустить пожарные помпы и дать свет. Хотя вокруг «Марии» уже кишели пожарные, спасательные пароходы, буксиры, шлюпки, катера, они не могли помочь потушить пожар.
Крен корабля на правый борт становился угрожающим. Командир решил выбрасываться на берег, но огонь на носу не позволял отклепать якорный канат и отбуксировать корабль на мель.
В этот момент прибыл Колчак. Его сопровождали французский адмирал Дюмениль и флаг-капитан Смирнов. Босой, с обожженными ногами, старший офицер доложил: «Взрыв носовой башни… Топим погреба второй… Хотим развернуться кормой к северному берегу… Командир на баке…». Крен резко возрастал, уже стало трудно держаться на палубе. Колчак оценил обреченность ситуации и приказал экипажу оставить корабль. Прозвучала команда: «Спасайте раненых! Оставлять корабль с левого борта!».
Но не будем повторять страшные картины гибнущих людей, рассказанные Лукиным. По его словам: «В эти последние 50 минут страшной агонии экипаж явил миру всю высоту духа, доблести и долга русских моряков. В этом героизме самопожертвования и человеколюбия, проявленным на залитой кровью и огнем палубе, сказалась историческая сущность русской души». Многие моряки отдали свои жизни, до последней возможности спасая своих искалеченных и обожженных товарищей.
Адмирал Колчак сошел на свой катер, когда крен стал близок к критическому. «Корабль на секунду замер и… опрокинулся. Показалось зеленое днище со скользящими по нему людьми, четыре винта, два руля». Их спасли от гибели в водовороте подоспевшие шлюпки.
По данным Лукина, в лазареты были доставлены 350 раненых, обожженных и изуродованных до неузнаваемости. В первые два дня умерли 170 человек. В разных источниках приводятся различные цифры, часто указывается 225 погибших и 85 раненых. Скорее всего, точных данных до сих пор никто указать не может. Отметим только, что в секретной телеграмме А.В. Колчака, посланной в день гибели «Марии» начальнику Генерального морского штаба адмиралу А.И. Русину, содержатся строки: «Командир спасен, из офицерского состава погиб инженер-механик мичман Игнатьев, нижних чинов погибло 320».
Список погибших и пропавших без вести никогда не был опубликован. Вот что оставалось от них 100 лет назад: «На северном берегу большого рейда высится одинокий курган. Над ним, обращенный к морю – огромный, видимый издалека, деревянный крест «Братская могила «Императрицы Марии».
Пороховой погреб
Огневую артиллерийскую мощь линкора составляли орудия главного и малого калибра, установленные в орудийных башнях. Калибр 305 мм требовал крупных снарядов значительного веса и большого порохового заряда. Снаряды для орудий большого калибра отличаются от снарядов патронного типа, состоящих из гильзы с порохом и снаряда (типа обычной пули).
На «Марии» орудия производили выстрелы раздельного картузного заряжания. При этом снаряды с взрывателем хранились отдельно от порохового (метательного) заряда, находящегося в цилиндрической оболочке – картузе. Орудие приходилось заряжать в несколько приемов, что усложняло подготовку выстрела. В зависимости от расстояния до цели количество пороха в картузах можно было варьировать. Все это требовало особой осторожности в обращении с боевыми запасами, которые хранились в пороховых погребах (крюйт-камерах).
Известны случаи, когда при загрузке или транспортировке картузных зарядов они воспламенялись от падения. Имелась вероятность и самовоспламенения, особенно при длительном хранении пороховых зарядов. Пороховые погреба на «Марии» располагались под орудийными башнями, первая из которых находилась в носовой части корабля.
По сведениям мичмана «Марии» В. В. Успенского: «Боевой запас трех орудий башни состоял из 300 фугасных и бронебойных снарядов и 600 полузарядов <картузов> бездымного пороха. Каждый полузаряд весил 4 пуда и представлял собой пакет, похожий на бревно, примерно с метр длиной. Его «начинка» представляла собой длинные пластины бездымного пороха шириной 40 мм и толщиной 4 мм. В центре находился пакет тонких «макарон» из того пороха. Все это крепко связывалось шелковым шнуром и зашивалось в шелковый чехол. И шнур, и чехол пропитывались нитрующей смесью кислот и сгорали вместе с порохом без остатка. Полузаряд заключался в железный оцинкованный и гофрированный пенал длиной около метра и диаметром приблизительно 35 см. Пенал герметически закрывался крышкой с помощью специального рычага. Всего в подбашенном помещении хранилось 2400 пудов пороха. Наши пороха отличались исключительной стойкостью, и о каком-либо самовозгорании не могло быть и речи. Совершенно необоснованно предположение о нагревании пороха от паровых трубопроводов, как и о возможности электрозамыкания. Коммуникации проходили снаружи и не представляли ни малейшей опасности».
Тем не менее, именно пороховой погреб со своей мощью представлял наиболее уязвимое и опасное помещение для корабля и экипажа.
Расследование
Расследованием занималась флотская комиссия, назначенная морским министром. Колчак, не дожидаясь результатов следствия, послал Николаю II телеграмму об отставке. Но царь благосклонно относился к Колчаку, и фактически снял с него всю ответственность за гибель линкора, отставку не принял и попросил адмирала продолжать командование ЧФ.
Приведем упомянутую выше телеграмму А.В. Колчака адмиралу А.И. Русину:
Секретно № 8997 7 октября 1916 г. «Пока установлено, что взрыву носового погреба предшествовал пожар, продолжавшийся ок. 2 мин. Пожар произошел через 20 мин. после побудки команды, никаких работ в погребах не производилось. Установлено, что причиной взрыва было возгорание пороха в носовом 12-м погребе, взрывы снарядов явились как следствие. Основной причиной может быть только или самовозгорание пороха или злоумышление. <…> Присутствуя лично на корабле свидетельствую, что его личным составом было сделано все возможное для спасения корабля. Расследование производится комиссией».
Комиссия, кроме версий, скоропалительно названных Колчаком, прибавила еще «небрежность в обращении с огнем или порохом». После доклада комиссии царю, он «высочайше повелеть соизволил направить дело о гибели линейного корабля «Императрица Мария» на судебный ход, в порядке 1113–1130 статей Военно-морского судного устава, с привлечением к делу в качестве прикосновенных лиц контр-адмирала Порембского <начальник бригады крейсеров>, капитана 1-го ранга Кузнецова <командир линкора>, капитана 2-го ранга Городысского <старший офицер> и старшего лейтенанта князя Урусова <старший артиллерийский офицер>, но рассмотрение этого дела военно-морским судом отложить по обстоятельствам военного времени до окончания войны.
Фактически «цепочка ответственности» должна была затронуть и Колчака, и идти до самых «верхов». Один из спасшихся, тогда служивший на «Марии» мичманом, В. Успенский впоследствии в эмиграции вспоминал: «Команде негде было жить, и вопреки всем уставам прислуга 12-дюймовых орудий жила в самих башнях». С другой стороны, Лукин, как положительный момент, отмечал, что «при сооружении офицерских помещений на «Императрице Марии» и других кораблях было уделено большое внимание комфорту и уюту. И, действительно, обстановка на этих кораблях была положительно роскошной. Дивная мебель зеленой кожи, уютные уголки, шелковые абажуры, лакированные столики, ковры, драпировки. Прекрасные офицерские каюты, полные удобств и уюта».
Накануне вечером перед катастрофой в кают-компании допоздна офицеры развлекались кинематографом, смотрели «свежедоставленные с берега фильмы». Нижним чинам предназначалась молитва, после которой с койками все отправлялись спать по кубрикам, казематам и где еще придется. Спавшие в башне спали в буквальном смысле на «бочке с порохом» – в подбашенном помещении находилось 2400 пудов пороха. В книге спасшегося матроса Т. Есютина, вышедшей в 1931 году, версия неосторожного курения упоминается как ходившая среди моряков, но о ней не сообщали начальству или комиссии. В оружейной башне проживали 90 матросов (по данным Успенского – 12), и многие были курильщиками. Имеются и другие «бытовые» версии, много лет спустя ставшие известными из публикаций того же Успенского, Есютина, Городысского.
Участник комиссии генерал-майор А.Н. Крылов, известный судостроитель и впоследствии академик, видел одну из возможных причин пожара именно в небрежном обращении с порохом или с открытым огнем. В отчете он отметил, что люки в артиллерийские погреба часто не запирались, а прикрывались подручными средствами, например деревянными крышками столов. Старший офицер линкора, капитан 2-го ранга Городысский показал на следствии, что защитные крышки с горловин люков снимались для «облегчения ручной подачи зарядов».
Более того, расследование Крылова показало, что в крюйт-камеру вообще можно было попасть без всяких ключей: из башни главного калибра через люк снарядных погребов по узкому темному проходу. О существовании этого лаза в крюйт-камеру знали даже старослужащие матросы и унтер-офицеры. Этот факт являлся для комиссии доказательством преступной халатности командира и старшего офицера линкора.
Но об этом знал и сам Колчак: неоднократно выходя в море на «Императрице Марии» как своем флагмане, он сам прошел все ее лазы, шахты и горловины. Однако комиссия Колчаку претензий в преступной халатности не предъявила. Это означает, что она во многом находилась под его влиянием. 4 ноября 1916 года Колчак представил свое «Мнение» по заключению комиссии. Он отстаивал версию самовозгорания пороха, считая, что «возможен, хотя и маловероятен, несчастный случай, могущий произойти при какой-либо работе с полузарядами, которую мог выполнять спустившийся в погреб хозяин или дежурный комендор для измерения температуры». Все другие версии он отвергал. Но эта версия была выгодна командующему ЧФ, т.к. снимала все обвинения в халатности и нарушениях.
После рассмотрения всех трех версий и комиссия, и Колчак посчитали, что «прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным…». Этим и завершилась работа комиссии. А вскоре грянула революция…
Изучением катастрофы с тех пор все прошедшие годы занимаются ветераны флота, историки, писатели, журналисты. Имеется множество публикаций, вышли и книги. Большинство версий склоняется к тому, что был «злой умысел» и причиной гибели корабля является диверсия германской разведки. Варианты этой версии тоже разнообразны. Один из них отстаивал на страницах «МК» в 2007 и 2014 г., в журнале «Наука и жизнь» (2007) ветеран флота, капитан 1 ранга в отставке О. Бар-Бирюков. Но документальных подтверждений любой из версий до сих пор нет. Вероятно, разгадки гибели «Марии» мы так никогда и не узнаем…
Использованы материалы книг: Лукин А. П. «Флот: русские моряки во время Великой войны и революции». Т. 2. Париж, 1934.; Виленов В. « Тайны "Императрицы Марии"». М.: Вече, 2010
