«Почему не позволяют почтить этого праведника?»
- Как известно, скончался преосвященный Лука 11 июня 1961 года, в День Всех Святых, в земле Российской просиявших. Похоронен был на городском кладбище Симферополя, у храма Всех Святых. Но он и мертвый продолжал волновать умы и сердца людей, - говорит Майя Дмитриевна. - Личный секретарь архиепископа Луки, многие годы неотлучно находившаяся рядом с ним, очень близкий ему человек, пожилая интеллигентная женщина, учительница литературы с университетским образованием, Евгения Павловна Лейкфельд вспоминала (зачитывает - авт.):
«Панихиды следовали одна за другой, дом до отказа наполнился народом, люди заполонили весь двор, внизу стояла громадная очередь. Первую ночь Владыка лежал дома, вторую - в Благовещенской церкви, а третью - в Соборе. Все время звучало Евангелие, прерывавшееся панихидами, сменяли друг друга священники, а люди все шли и шли непрерывной вереницей поклониться Владыке... Были люди из разных районов, были приехавшие из разных далеких мест: из Мелитополя, Геническа, Скадовска, Херсона. Поток стихал часа на четыре ночи, а затем снова одни люди сменялись другими, снова лились тихие слезы, что нет теперь молитвенника, что «ушел наш святой». И тут же вспоминали о том, что сказал Владыка, как вылечил, как утешил… По всему городу, по всему Крыму говорили о кончине архиепископа. Передавали подробности о строгой его жизни, о добрых его делах, о высоких нравственных требованиях его к верующим и духовенству. Загадочная и противоречивая судьба мученика и героя вызывала почтительные толки. Даже люди, далекие от Церкви, понимали: ушла из жизни личность незаурядная. Понимали это и в Крымском обкоме партии, и в областном управлении КГБ, и в облисполкоме. Понимали и нервничали. Там всегда нервничают, когда где-то возникает неконтролируемое, сверху не санкционированное общественное мнение...»
«…Как только отец умер, меня и брата Алексея пригласили в горисполком, - рассказывал Михаил Войно-Ясенецкий. - Нам объяснили, что везти тело по главной улице Симферополя никак нельзя. Хотя путь от Собора по главной магистрали близок, но похоронная процессия затруднит городское движение. Поэтому маршрут для нее проложили по окраинным улицам. Руководство города не пожалело автобусов - предложили тридцать машин! Только бы не возникло пешей процессии, только бы мы поскорее доставили отца на кладбище. Мы согласились, и не наша вина, что вышло все иначе…»
«Покой этих торжественных дней, - пишет в своих воспоминаниях Лейкфельд, - нарушался страшным волнением: шли переговоры с уполномоченным, запретившим процессии. Он уверял, что, если разрешить процессию, непременно будет задавлено 6-7 старух… И прихожане, и внешние - все страшно возмущались, что запрещена процессия. Прекрасно сказал один пожилой еврей: «Почему не позволяют почтить этого праведника?»
В миру святитель Лука был доктором медицины, лауреатом Сталинской премии, духовным писателем, выдающимся хирургом. Но стал жертвой политических репрессий, в общей сложности провел в тюрьмах и ссылках 11 лет. И за все это время он ни разу не отказался от своих убеждений. «Я всегда был прогрессистом, очень далеким не только от черносотенства и монархизма, но и консерватизма. К фашизму отношусь особенно отрицательно. Чистые идеи коммунизма и социализма - близки к евангельскому учению, были всегда мне родственными и дорогими. Но методов революционного действия я, как христианин, никогда не разделял. А революция ужаснула меня жесткостью этих методов», - писал он.
Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий всю свою жизнь, в любых условиях, даже в ссылке продолжал лечить людей и занимался научной деятельностью. А еще был бесстрашным, мужественным человеком. Будучи уже знаменитым профессором, в годы оголтелого атеизма он везде ходил и даже читал лекции студентам университета в рясе с крестом. В его операционной всегда висела икона, и он никому не позволял ее снимать. О чем есть эпизод в фильме «Лука».В ряде источников приводится интересный факт. На правительственном приеме Сталин спросил епископа Луку:
- Ну что, хирург, ты много операций сделал, а видел ли ты когда-нибудь человеческую душу?
- Мне много раз приходилось делать операции на голове и вскрывать черепную коробку, но я никогда не видел ума. А мы знаем, что ум существует, - ответил вождю священник.
«Никогда ни о ком не обмолвился плохим словом…»
- Как вы отнеслись к фильму о святителе? - спросила тогда у Майи Дмитриевны Прозоровской.
- С напряжением смотрела, плакала немножко, - призналась она. - После этого фильма еще больше прониклась тем, каким же он (Лука - авт.) был светлым человеком, каким не обозленным и доброжелательным после всех испытаний, выпавших на его долю. Он никогда не обмолвился ни о ком плохим словом, не выдал своего отношения, раздражения ничем. О многом, что увидела в фильме, он мне рассказывал, но на словах все воспринимается не так. После этого фильма я посмотрела на все как бы по-другому. Хотя в нем он показан, я бы сказала, суровым, на самом деле он был совсем не такой.
- А какой? Когда вы впервые увидели его?
- В 1946 году. Мне было 16 лет. Мы с мамой - Верой Владимировной Прозоровской, родной племянницей архиепископа Луки (Владимир, ее отец - его старший родной брат - авт.) приехали к нему в Симферополь, на улицу Госпитальную, 1, сейчас Курчатова. Это был июль месяц, под вечер. Вошли мы в его, так сказать, кабинет, потому что комната эта была еще и столовой, и приемной. Его квартира состояла из двух комнат, вторая - совсем крошечная спальня, в которой стояла железная кровать, фанерные шкаф, тумбочка и умывальник в углу. Очевидно, перед этим дядечка, я его всю жизнь так называла и называю, сидел за письменным столом, а когда мы с мамой пришли, поднялся и стоял спиной к окну, которое выходило на запад. И как раз лучи заходящего солнца его сзади освещали. И такое было впечатление, что вокруг него - нимб из розовых солнечных лучей. Он был в белом подряснике, светлые волосы, белая кружевная борода, стоял такой большой, статный, величественный, спокойный. А во второй раз, я, можно сказать, испытала потрясение, когда увидела его уже во время службы. Там он совсем другой был. Как он служил! Именно служил.
- Вы тогда приезжали к нему в гости?
- Нет, по его приглашению приехали на постоянное место жительства. И 15 лет земной жизни архиепископа Луки моя мама целиком посвятила уходу за ним, вела его хозяйство и обустраивала быт. Я по возможности помогала ей, так как училась в школе, затем окончила пединститут и 35 лет проработала в школе учительницей английского языка. Мы проживали с дядечкой в его доме.
- А до этого где обитали?
- Война застала нас с мамой в Полтавской области, в небольшом городке. Там мы пережили два года фашистской оккупации. О владыке знали только то, что он - в ссылке на Крайнем Севере. И вскоре после освобождения Украины от фашистов мы получаем от него открытку из Тамбова. «Дорогая моя страдалица Вера, - зачитывает письмо (все письма владыки до сих пор хранятся в семье - авт.), - я положительно изумлен сообщением Виты (родная сестра владыки - авт.), что ты и Майя живы. При твоих больных легких, при твоей беспомощности пережить два года под дьявольской пятой фашистов - это поистине чудо. Напиши поскорей о всех своих мучениях. 22 марта 1944 года». В следующем письме дядечка пишет: «Мне бы очень хотелось, чтобы вы жили со мной, но, к сожалению, это пока невозможно, так как легко вероятен перевод меня из Тамбова в другую Епархию. Вероятно, вы уже получили деньги, которые я вам перевел. Непременно покупай масло, сало и молоко не только для внучки, но и для себя. Купи и пуд муки». Дядечка был не только архипастырем, знаменитым хирургом, но и простым, земным, добрым и заботливым человеком. А в 1946 году мы с мамой получили от него долгожданное известие: «Дорогая Вера! Я получил перевод в Симферополь. Весь Крым - моя Епархия». В этом же письме он пригласил нас к себе. И как владыка служил Богу, так мама посвятила свою жизнь владыке. Она полностью взяла на себя организацию его быта. Была ему и за служанку, и за экономку, и за кухарку, и за медсестру - по вечерам делала уколы, так как он страдал сахарным диабетом. Владыка ведь жил в самом обыкновенном жэковском многоквартирном доме. Сейчас на нем висит мемориальная доска. Поднимаешься на второй этаж - длинный коридор, с левой стороны - две комнаты - это была канцелярия Крымской епархии, прямо - две комнаты владыки. На этой же лестничной клетке жили еще две семьи. Туалет, вода - на улице. Я вообще не представляю, как он жил без нас. Утром приходила монашка, готовила ему кушать, убирала, вечером уходила, и он оставался один в окружении, по сути, чужих людей. А ведь ему было уже под семьдесят. Потом уже мама провела в его комнаты канализацию, водопровод, ванну сделали, колонку дровяную («титан») поставили, соседей с площадки отселили.
- Что вам запомнилось особенно за 15 лет жизни рядом с таким удивительным человеком?
- Я не переставала удивляться его работоспособности, - говорит Майя Дмитриевна. - Рабочий день дедушки был именно рабочим, так как он ни минуты не проводил в праздности. Вставал рано, всегда в одно и то же время, к 8 утра ежедневно, в любое время года и в любую погоду направлялся в собор (Свято-Троицкий - авт.), где совершал богослужение и читал проповедь. После проповеди, сначала стоя, а когда с возрастом силы начали покидать его, то сидя, благословлял всех прихожан, которые находились в храме. По возвращении домой - скромный завтрак, прием священнослужителей, решение многочисленных церковных дел и проблем. После чего опять - молитва в течение часа, стоя у аналоя перед иконостасом, затем просмотр прессы. Он был в курсе всех событий, происходящих в стране и за рубежом. Дальше - чтение религиозной и медицинской литературы, просмотр корреспонденции, ответы на письма. Пока владыка еще видел, он много работал над третьим изданием своей книги «Очерки гнойной хирургии». В два часа дня - обед и час отдыха, а с четырех до пяти он вел прием больных. На дверях его квартиры даже висела табличка: «Прием больных каждый день, с четырех до пяти, кроме субботы и воскресенья. Для всех бесплатный». По окончании приема владыка снова работал за столом: читал религиозную литературу, обдумывал и готовил новую проповедь на следующий день. Часто вечерами он приглашал нас ее послушать. Рабочий день владыки заканчивался после десяти часов вечера молитвой перед сном. И так изо дня в день, из года в год. По субботам и воскресеньям, а также по церковным праздникам он тоже совершал церковные богослужения и проповедовал. На престольные праздники владыка всегда выезжал в другие города Крыма, где вел службы в местных храмах. Такая нагрузка не каждому молодому человеку по силам, а владыка тогда разменял уже восьмой десяток. И такой режим сохранялся до самой смерти святителя.
Несмотря на слабое зрение, владыка писал и читал самостоятельно. Кстати, почти нигде не упоминается, что все свои сложнейшие операции святитель проводил, видя только одним глазом. Зрение на левом глазу он потерял еще до войны, когда прямо с больничной койки после глазной операции, получив известие о том, что его сын попал в железнодорожную катастрофу, срочно поехал к нему. Когда владыка окончательно утратил зрение, за него читала и писала его личный секретарь Евгения Павловна Лейкфельд.
Каждое лето мама снимала для владыки две маленькие комнаты в небольшом домике у слепого старичка Захара, в Рабочем уголке в Алуште. Во дворике под деревьями был навес и стол, за которым дедушка проводил целые дни. Его распорядок дня оставался прежним, с той только разницей, что в церковь ездил не каждый день, а лишь по субботам и воскресеньям. Он все так же принимал больных, которые находили его и на отдыхе.
- Кто-нибудь из детей владыки стал священником?
- У дедушки было три сына и дочь. Все четверо стали известными медиками, докторами наук, с которыми владыка на равных общался на медицинские темы, он ведь до конца своих дней интересовался всем новым в медицине. Каждое лето дети приезжали к нему на дачу в Алушту. По вечерам мы все собирались, и святитель диктовал свои мемуары (они сейчас опубликованы в книге «Я полюбил страдания»), которые его секретарь записывала. А мы, затаив дыхание, слушали рассказы о его скитаниях по ссылкам и тюрьмам, о пытках, которым его подвергали, об изнурительных допросах, которые «конвейером» проводили сменявшие друг друга следователи, и он был лишен сна на две недели. Рассказывал о том, как отказывался сознаваться в выдуманных обвинениях, после чего объявил 18-дневную голодовку, как его на сутки ставили в деревянный ящик, в котором можно было только стоять. А когда он терял сознание, его вели на очередной допрос, требуя отказа от веры, признания в том, что он - немецкий шпион. И что характерно, говорил о пережитых им ужасах дедушка совершенно спокойно, без злости, ненависти, даже намека на раздражение, словно все происходило с кем-то другим.
- Живя в Алуште, на море владыка бывал?
- Он очень его любил, первые годы купался. Он же хорошо плавал. Но со временем стал ограничиваться лишь прогулками вдоль берега. Домик, где владыка снимал комнаты, был недалеко от моря. И когда оно сильно штормило, был слышен грохот волн. И часто дядя предлагал мне: «Маруся (он так меня называл) давай пойдем посмотрим на шторм». И вот мы с ним идем к морю смотреть на шторм, по длинной аллее через территорию дома отдыха. Он - в светлом подряснике, с посохом, такой величественный. Я рядышком. Отдыхающие, увидев нас, шарахались во все стороны с возгласами: «Ах!» Это же был только 1955 год, в основном все были атеистами, во всяком случае об этом заявляли, - улыбается Майя Дмитриевна.
- А владыка как реагировал на такую реакцию людей?
- Он шел и ни на кого не смотрел, был весь в своих мыслях. Ездили мы с ним и на Симферопольское водохранилище, в район села Лозовое, там была красивая излучина. Дедушка дышал воздухом. Он вообще очень любил природу во всех ее воплощениях. Особенно цветы. Но не пышные букеты, а скромные ландыши, анютины глазки. Мог подолгу рассматривать их и называл Божьими созданиями. А еще он очень трепетно относился к детям, называл их какими-то своими ласковыми именами. Например, своего маленького внучатого племянника Юру, который жил с нами, называл «комариком». А когда я приводила к нему на благословение своего совсем еще маленького сына, владыка называл его «чижиком» и всегда с улыбкой говорил: «Самый главный пришел». А улыбка у дедушки была совершенно изумительная, она словно озаряла все его лицо. Иногда он заразительно смеялся. Обычно это касалось смешных историй, связанных с детьми и животными. Глядя на фотографии, многие считают святителя суровым. Но он не был таким, он был светлым, добрым, располагающим к себе, доброжелательным. К нему домой часто приходили известные в Крыму люди - врачи, музыканты, устраивали концерты для владыки. Он, как и его дом, всегда был открыт для всех. Помню, как в голодном 1946 году мы с мамой, по благословению владыки, варили огромную кастрюлю какой-нибудь каши, заправляли ее постным маслом и кормили голодных детей и стариков, которые с раннего утра занимали очередь на лестнице с первого по второй этаж, где была кухня. Получив Сталинскую премию за книгу «Очерки гнойной хирургии», из 200 тысяч рублей 130 тысяч владыка пожертвовал на детей-сирот войны. Не все, наверное, знают, что владыка каждый месяц из своих денег отправлял десятки денежных переводов во все уголки страны всем, кто просил его о помощи. Доходило до курьезов. Однажды он получил письмо из Ташкента, в котором женщина просила владыку прислать ей… нитки для вышивания, «так как в Ташкенте нет хороших», - улыбается Майя Дмитриевна.
- А до получения той памятной открытки владыки из Тамбовской епархии вы что-нибудь слышали от мамы о святителе Луке?
- Много слышала: наши семьи постоянно, как могли, поддерживали между собой родственные связи. Мой дедушка, мамин отец, помогал детям владыки, когда тот был в тюрьмах и ссылках, они подолгу жили в его семье в Черкассах. Его и владыки младший брат Павел с женой и дочкой постоянно жили во флигеле дедушкиного двора. А в 1947 году уже владыка позвал к себе в Крым живших тогда под Киевом дочь Павла с двумя ее сыновьями. Чтобы они не погибли от голода. И мы все ютились в одной комнате: их трое и я с мамой. Часто приезжала сестра владыки, тоже из-под Киева, и все как-то помещались. В тесноте, да не в обиде. Войно-Ясенецкие всегда старались держаться вместе - и в беде, и в радости. Даже в Алушту, в те две небольшие комнаты, которые летом снимал владыка, бывало, съезжалось до 15 человек родни.
В тему
Исторический художественный фильм «Лука», прокатное название «Излечить страх», - фильм режиссера Александра Пархоменко о святителе Луке Крымском, снятый в 2013 году.
В основе сюжета картины лежит драматичная судьба великого хирурга и священнослужителя Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого (святителя Луки). Валентин Войно-Ясенецкий, молодой врач, вместе с больной туберкулезом женой и четырьмя детьми переезжает в Ташкент, который охвачен гражданской войной и интервенцией. Войно-Ясенецкий начинает работать главным врачом в городской больнице, оперируя под пулями постоянных уличных боев и спасая сотни больных. Он также борется за жизнь любимой жены, умирающей от туберкулеза. В это непростое время он становится священником, оставаясь при этом хирургом. С этого времени он никогда не изменял ни кресту, ни скальпелю. Много испытаний и лишений выпадает на долю талантливого врача и священника Войно-Ясенецкого, но он с честью и достоинством проходит все испытания. Проведя в общей сложности 11 лет в ссылке, он, как талантливый врач и человек глубокой веры, врачевал и души, и тела людей.
Премьерный показ фильма состоялся 23 ноября 2013 года в Симферополе, в кинотеатре «Космос», при поддержке Министерства культуры Крыма.
Фильм-биографию готовили к показу четыре года. За это время, по словам его создателей, произошло немало чудес.
- Многие исцелились на святых мощах архиепископа, мы в этом убедились в ходе работы над проектом, - признался генеральный продюсер фильма Олег Сытник.
Справка:
Архиепископ Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий; 15 апреля 1877 года, Керчь - 11 июня 1961 года, Симферополь) - российский и советский религиозный деятель, врач-хирург, ученый и духовный писатель, автор трудов по анестезиологии и гнойной хирургии. Доктор медицины, доктор богословия, профессор. Лауреат Сталинской премии первой степени (1946 год) за монографию «Очерки гнойной хирургии». Был репрессирован и провел в ссылке в общей сложности 11 лет. В 1946 году де-факто реабилитирован. Награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
Епископ Русской православной церкви: с апреля 1946 года - архиепископ Симферопольский и Крымский.
В 2000 году канонизирован Русской православной церковью как священноисповедник.