«МК в Крыму» разбирался в любовных треугольниках и выяснял, кому присвоил почетное первое место «футурист и рифмоплет».
Фанатка со знаком качества
Говорят, что джентльмены предпочитают блондинок. Но для Маяковского цвет волос не имел таково уж большого значения. Главное, что искра проскочила да кровь забурлила. Именно так и случилось, когда в 1926 году поэт заприметил высокую красивую 20-летнюю русоволосую красавицу Наталью Брюханенко, недавнюю студентку, которая работала в Госиздате и, как бы сказали теперь, была фанаткой его творчества.
Впервые книга Маяковского попала в руки Наташе, когда ей было четырнадцать. Его же собственной персоной она лицезрела в пятнадцать, когда в Политехническом музее он декламировал свои «150 миллионов». А она потом 150 миллионов раз читала его произведения, заучивала их наизусть, а слова «Левого марша» даже повесила на стену своей комнаты, чтобы закрыть мещанские обои и чтобы, как велел гуру, всё было революционно и футуристично. Надо ли было Маяковскому ухаживать при таком-то раскладе? Наверное, нет, но он ухаживал. А она считала себя никем.
«Я тогда была обыкновенная очень молодая девушка. А Маяковский - удивительный, необыкновенный поэт. Он обратил на меня внимание и познакомился со мной потому, что я была высокая, красивая, приветливая. Я нахально пишу о себе «красивая» потому, что так сказала обо мне Лиля (речь идет о Лиле Брик. - Прим. ред.). И, наверное, это правда, так же, как правда и то, что только благодаря моей внешности Маяковский и обратил на меня внимание», - писала Брюханенко в своих воспоминаниях, написанных в 50-х и озаглавленных «Пережитое».
Дело в шляпе
Больше всего ее смущало, что в жизни он был менее футуристичен, чем ей представлялось. Или более. Ей, привычной к грубоватому панибратству ровесников, был в диковинку его показной шик и излишний, как ей казалось, пафос.
«Меня, правда, шокировала его фетровая шляпа. С тростью я еще как-то мирилась, но, когда вместо кепки Маяковский брал шляпу, я умоляюще смотрела на него или просила:
- Не надо шляпу…
И он иногда, чтобы сделать мне приятное, не надевал ее», - признавалась Наталья.
Но это была лишь единичная уступка. В общем же и целом Маяковский настойчиво пытался обратить молоденькую пролетарочку в свою веру. Поил вином и шампанским, кормил конфетами, учил тому, что одеколон не роскошь, а средство гигиены, а цветы не мещанство, а красиво. Шептал в ее молоденькие уши почти криминальное - мол, на извозчике и в автомобиле ездить не только можно, но и нужно. А потом увез в Крым.
Грузите розы ведрами
В конце июля 1927 года Маяковский собрался в лекционную поездку в Харьков, Луганск, а затем в Крым. И пригласил Наталью поехать с ним вместе, «за компанию». Ей не давали отпуска, да и останавливало что-то. Он уехал. Но потом Госиздат завалили телеграммы от признанного гения советской современности. Каждое послание содержало откровения типа «скучаю», «пробудем весь отпуск» вместе и т.д. Каждое из этих посланий производило в Госиздате эффект разорвавшейся бомбы. И эффект был тем более впечатляющ, что все бомбы эти метили в одну воронку, в Брюханенко. Однако первой жертвой настойчивости Маяковского стала не она, а ее начальство - Наталье дали таки отпуск. 13 августа она выехала в Севастополь.
Поезд прибывал в 7 часов утра в Севастополь. Однако испытывавший огромное нетерпение Маяковский еще накануне приехал из Ялты, чтоб встретить предмет своей страсти.
«Маяковский нанял специально, только для нас, двухместную машину до Ялты, - вспоминает Брюханенко. - Дорогой рассказываю мелкие московские новости. Время от времени Маяковский читает строки из «Севастополь - Ялта», иллюстрируя дорогу готовыми стихами: Сначала / авто / подступает к горам, / охаживая кряжевые. / Вот так и у нас / влюбленья пора: / наметишь - / и мчишь, ухаживая…».
В Ялте для нее была приготовлена комната в гостинице «Россия». Но не только…
«Маяковскому очень хотелось доставить мне массу удовольствий - накупить мне цветов, подарков, но я от всего отказывалась. Наконец почти насильно он купил мне шелковую материю и желтую шелковую шаль», - перечисляет Брюханенко все прелести общения с щедрым покровителем. Но и это было далеко не всё.
На свои именины, 26 августа, девушка получила от Маяковского «такой огромный букет роз, что он смог поместиться только в ведро». А потом, когда «мы вышли компанией на набережную, Маяковский стал заходить во все магазинчики и покупать мне одеколон, самый дорогой и красивый, в больших витых флаконах. […] Подошли к киоску с цветами. Маяковский стал скупать и цветы. Я запротестовала - ведь уже целое ведро роз стоит у меня в номере!».
Распределение позиций
Наталья сопровождала Маяковского в Симеизе, в Алупке, в Ливадии, везде, где он выступал. Во время выступлений курортная публика почему-то обращала внимание на его штаны. Женщины из зала кричали, мол, не стоит на сцене так энергично подтягивать-натягивать этот предмет одежды, это неприлично. И, словно дразня, продолжали в том духе, что все равно больше любят Пушкина. Маяковский не верил: «Не может этого быть! Пушкин мертвый, а я живой!» И действительно на людях он выглядел так, словно был живее всех живых. Только Брюханенко видела его после выступлений депрессивным и «выдоенным».
Таким же депрессивным и выдоенным Маяковский выглядел, и когда Наталья вдруг не выдержала, задала самый важный для нее вопрос: «Вот вы говорите даже, что ноги у меня красивые. Так почему же вы мне не говорите, что вы меня любите?» На такую прямоту грех было отвечать ложью. Пришлось покаяться: «Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите - буду вас любить на втором месте?» Она не хотела.
