— Александр Ефимович, каким было ваше первое свидание с Крымом?
— Ох, это так давно было — в мои после студенческие годы, что я уже и подробностей не вспомню. Потом же не раз приезжал, и всегда это было лето, а вот однажды довелось мне побывать и в осеннем Крыму. Это были съемки моего сюжета для киножурнала "Фитиль". Сюжет назывался "Майка", режиссер — Исаак Магитон, который в "Артеке" много лет возглавлял Большое детское жюри кинофестиваля. Я вам про этот сюжет рассказывать не стану — уже не актуально (смеется), а вот, что навсегда запомнил — Крым был необычайно красив, какие-то совершенно немыслимые краски: фиолетовые, сиреневые, синие. Я такого не видел и всегда вспоминаю и мечтаю, чтобы судьба привела меня еще как-нибудь в Крым, в это время осени.
— У вас ведь остались впечатления и от Крыма в разные политические эпохи...
— Да, мне повезло пожить при социализме, и теперь, не знаю — повезло или нет, пожить при капитализме. Конечно, все эти переломы сказываются и на окружающем меня социуме, и на моих личных мироощущениях... Мы — дети-шестидесятники, всю жизнь жили политикой. Я начинал свое творчество как юмористический, сатирический писатель. Хотя я очень не люблю это слово, потому что в те годы сатира была разрешена до определенного уровня, и те, кто этим занимался, это знали. И те, кто это пропускал, тоже это ощущали, поэтому это было какое-то взаимное соглашение о непересечении границы. А границу уже пересекали диссиденты — те, кто, мягко говоря, испытывали за свои произведения массу неприятностей. Поэтому мы в подтексте выражали свои мысли и ощущения и старались это делать художественно и интересно. И это, мне кажется, и сформировало у читателей какое-то внутреннее впечатление, внутреннее единство, что есть какая-то высшая справедливость, и люди, которые осознают, что мы живем в каких-то неправильных социальных условиях. Потом мы все ждали этот "ветер перемен"... Но лично у меня, честно скажу, наступила усталость от этих исторических катаклизмов.
- История не умолчала о том, что ваши литературные опыты начались с «клизмы»…
- В буквальном смысле это не связано с известной процедурой, просто так назывался мой рукописный журнал, и выпускал я его под девизом «Клизма прочищает запоры и застой в мозгах людей!». Журнал ходил по рукам в единственном экземпляре и успех среди одноклассников был грандиозным, ведь там были карикатуры и эпиграммы на учителей. Как-то один из моих читателей не сдержался и громко засмеялся во время урока, после чего к чтению журнала «Клизма» приобщилась наша классная руководительница. Последствия для меня оказались тяжелыми…
- Можно только представить – это же все происходило в "суровые сталинские" годы…
- Да, я учился еще при «лучшем друге всех учеников и прогульщиков». Но не стоит придавать этому случаю такое уж историческое значение. Эпизод скорее юмористический, чем серьезный. Обошлось без репрессий – меня наказали как нарушителя дисциплины, а не как какого-то социально опасного преступника или диссидента. Ну, выгнали из школы – с кем не бывало?
- Школьное увлечение предопределило выбор дальнейшей профессии?
- Нет, ни в коем случае. Я никогда не думал стать гуманитарием, хотя был отличным читателем, особенно в фантастическом жанре, и до сих пор люблю фантастику. Мой иронический взгляд на жизнь, это скорее от родителей, может еще от более глубоких корней… А мечтал я поступить в МАИ, стать конструктором и строить ракеты. Этим я увлекался: сам делал ракеты из пленки и фольги, запускал их. И в точных науках я был чуть ли не отличником, по физике, по математике. Правда, поступил в строительный институт (МИСИ). Там продолжал острить, писать капустники и на втором курсе познакомился с Аркадием Хайтом. Стремление к писательству всегда было, и в итоге оно и победило.
- Чем объяснить тот факт, что многие писатели-сатирики - Арканов, Жванецкий, Альтов, вы с Хайтом, вышли из стен технических вузов?
- Хотел бы оговориться: определение «писатель» ко мне неприложимо. Писатели у нас Чехов, Толстой, Достоевский, а я – литератор… Пойти в технический вуз по наследственной линии можно, по каким-то другим обстоятельствам. И когда при такой заданной профессии в небольшое оставшееся время человек еще чем-то занимается, то это уже настоящая страсть. И вот на приведенных вами примерах видно, что такая страсть иногда становится главной профессией. Ну, наверное, как и у великих. Не будем, конечно, сравнивать. Чехов, например, говорил: «Медицина – это моя жена, а писательство – это моя любовница».
— Славу вам принесла именно «детская» линия вашего творчества, и в особенности причастность к созданию культового мультфильма "Ну, погоди!". Как вы пришли в анимацию?
— Да как-то нас с Хайтом на студию "Союзмультфильм" привел наш приятель и соавтор Эдик Успенский, который там уже сотрудничал. Нам дали задание — придумать что-нибудь смешное. Так появилась история про Волка и Зайца. Изначально это были короткие сюжетики для журнала "Карусель", кажется, полутораминутные. Потом, к чести руководства студии, они что-то в этом увидели и предложили сделать уже такие 10-минутные фильмы. Сразу написали три серии и начали искать режиссера. Никто не брался, потому что все это казалось ерундой, пустяком — что это за фильм, который назывался «Ну, погоди!» и в котором все то бегут, то падают. Только Вячеслав Котеночкин взялся. Тогда мы и не думали, что будет такой успех, ведь первые серии нам казались жутким провалом. Но затея наша всем почему-то полюбилась, и до сих пор это продолжается. Хотя по понятиям Запада, 20 серий за тридцать с лишним лет — это смешно. Там за год по 100 серий делают. Конечно, нам на волне успеха надо было сразу сделать 20—30 серий, тем более задор был, но при той технологии производства и объемах творчества каждый фильм делался по 9 месяцев.
— И на что живете, когда нет мультфильмов в производстве?
— Вы знаете, мною уже достаточно создано, так что я могу позволить себе писать то, что мне хочется. Сейчас издаются мои книжки в издательстве "Самовар" у Александра Шевченко, моего крестного, не побоюсь этого слова. Он мне предложил написать "что-нибудь" для детского издательства, я ведь начинал все-таки как "взрослый" писатель. И я начал пробовать писать. Сначала это был сатирический жанр. Но потом я понял, что детский стиль — он другой, там должен быть мощный заряд добра и какие-то не столько познавательные, как у взрослых, сколько воспитательные — не люблю я это слово — моменты. Ну вот, и мной уже написано около 20—30 книг не самых плохих, а может, даже и очень хороших. Они издаются, переиздаются…
