Крым как вдохновение
- Сергей, вы сейчас работаете над сценарием полнометражного фильма о присоединении Крыма к России. Что это за проект?
- С одной стороны, это не должна быть пропагандистская поделка, это не должен быть лубок. С другой, все-таки, фильм о Крыме обязательно должен содержать события, которые здесь происходили. И чтобы каждый крымчанин в этом фильме смог узнать себя – того, кто боролся и отстоял историческую справедливость. Собственно, затем я сюда и приезжаю, чтобы слышать крымчан. Никакого фильма не будет, если я не буду знать, чем живут и жили, что чувствовали и чувствуют сами крымчане. А пока мы спорим с режиссером – Таисией Игуменцевой, мы ведем переговоры – у нас разные концепции, разные варианты. Кино о людях, об отношениях. Наверное, все-таки о молодежи. Вообще, для меня Крым – это и в культурном, и в историческом плане - самая русская, самая российская земля. По гуще, по концентрации культурных и исторических имен и событий я не знаю другой такой территории.
- Получается этим летом вам не до загара?
- Почему же? Я и отдыхаю, и работаю - в Мисхоре. Пишу книгу о Валентине Катаеве. Скоро привезу сюда своего ребенка. В сентябре, надеюсь, приедут мои родители. Кстати, впервые с Крымом, еще в раннем детстве, я познакомился именно благодаря родителям – они привозили меня сюда. Остались черно-белые фотографии в альбоме. Помню, ужасно хотел увидеть море и боялся, что меня к нему не подпустят и когда мы вышли на пляж, то я в одежде прямиком бросился в море: распростер руки и рухнул в воду. Обнял ее в своем падении. До 25 лет в Крым я ездил регулярно. Жил в Ливадии, в Ялте. Я сроднился с полуостровом. И всегда очень сопереживал происходящему здесь. В 1992-м и 1993-м следил за историей крымской автономии: Мешков, попытка референдума, Верховный Совет Крыма, обращение Севастополя в Верховный Совет России и его постановление. Помню, как в те годы разговаривал с крымчанами о будущем. Многие верили, что все изменится. Помню, один старик, отставной военный, который когда-то служил в Восточной Европе, все время говорил: «Вот погоди, погоди. Ты увидишь, все изменится, еще немного и все переломиться». Помню сумрак, и как женщина со своей дочкой-подростком выступают и говорят: «Москва, мы всегда с вами, с Россией. Мы все равно себя считаем Россией». И я рад, что это сбылось. Я приехал в Крым накануне референдума. Ездил в Севастополь, ездил по блокпостам…
Давление тусовки
- Крымский вопрос не только перевернул доску мировой политики, перекроил карту, рассорил друзей, но и расколол интеллигенцию…
- По-настоящему интеллигентный человек не будет кричать, что он таковой. Это одно. Второе, все невозможно смешивать воедино. Прилепина, Елизарова, Садулаева, да и Ольшанского не назовешь приспешниками власти, они просто сопереживают своим. Кроме всего прочего, интеллигенция разная. Интеллигенция - это ведь и учителя, и врачи. Интеллигенция - те, кто живет в провинции, те, кто работают в библиотеках, просто читают книги и, конечно, среди них абсолютное большинство счастливо возвращению Крыма. Патриотическая интеллигенция, пишущая и подписанная на разные толстые журналы, есть. Это большая интеллектуальная среда, которую как-то не принято замечать. Но, тем не менее, она есть и она, безусловно, счастлива. А есть та интеллигенция, которую принято называть либеральной. Как правило, она сконцентрирована в Москве. К сожалению, она архаичная и непрогрессивная, больная стереотипами, унаследованными от диссидентского движения и искусственно применяемыми к нынешним реалиям. По этим стереотипам Россия – это не распавшаяся империя зла, противостоит ей все прогрессивное человечество и, прежде всего, США. Отсюда выборочный гуманизм: когда одних бомбят и убивают - это нормально, когда происходит страшная трагедия с «Боингом», надо немедленно обвинить во всем Россию и подпрыгивать от радости до потолка, что наконец-то накажут. Это проблема либеральной интеллигенции. Но и ее реакция тоже, кстати, далеко не так однозначна. Я знаю несколько крупных поэтов из либеральной среды, которые просто не могут публично заявить свою позицию. Один из них, с очень известным именем, написал сейчас цикл стихов о возвращении Крыма. Другой в полголоса передает, что «Крым наш». Они боятся тусовки. Потому что цензура и диктат тусовки - страшнее любого государства. А тусовка ориентирована на Запад.
- А разве вы не такой?
- Не все плохо на Западе. У нас сейчас любят противопоставлять патриотизм и, например безопасность и комфорт. Конечно, я сторонник того, чтобы в Симферополь были построены дороги берлинского уровня. Наиболее развитые западные государства - это государства социальные. Которые, кстати, многому учились у СССР. А те рецепты, которые сейчас предлагают Украине - это шоковая терапия. Все неоднозначно. Не всякая страна, куда приходит Запад, оказывается облагодетельствованной. Это, казалось бы, прописная истина, но ее приходится проговаривать. Мы же знаем, что такое демократия по-иракски или по-ливийски. Не хотелось бы, чтобы Украина превращалась в такую страну. Вообще, не хватает здоровых миротворцев, людей которые проявляли бы человеколюбие. Проблема в том, что вот эти голуби мира, о которых мы говорим - это ястребы других государств.
Патриоты слова
- По-вашему, имеют ли право деятели культуры публично выражать свою гражданскую позицию?
- Ну, а почему нет? Важно не это. Важно отношение общества к этой позиции. Например, после разгрома русского флота при Цусиме, часть русской прогрессивной общественности отправляла приветственную телеграмму японскому монарху. Было такое. Имели ли они на это право? Надо сажать их за это в острог? Никого не сажали. Человек имеет, конечно, право говорить: «давайте наплюем на мнение крымчан», «не существует никакого этнократического государства - в Украине, все прекрасно», «чем больше на постсоветском пространстве будет враждебных лиц по отношению к российскому государству, тем лучше, тем слаще» Ну, это тоже позиция. Бывают и другие позиции, их называют ура-патриотическими. В конечном итоге, пускай люди высказывают свою точку зрения. Есть другая проблема – поколений. Россия должна быть привлекательной для молодежи. Мы видим, что многие молодые люди как бы веруют в какую-то европейскую утопию, не совсем понимая, что за этим скрывается и, прежде всего, в материальном плане. Проблема, конечно, есть и среди городской активной молодежи, и среди журналистского сообщества, когда многие просто боятся вслух заявить о своем патриотизме. Я противник смутьянства в России, но сторонник того, чтобы молодежь, особенно здоровая и патриотичная, имела возможность для социальной реализации. Это очень важно. В стране очень много недостатков. Те же олигархи, чиновничество - технологически неотличимое от недавнего руководства украинской «Партии регионов».
- В последнее время слово «смутьянство» часто употребляют, характеризуя работу СМИ. Бытует мнение, что профессия наша деградировала, а развернувшаяся информационная война, ее еще и дискредитировала. Вы согласны?
- Ну, где-то она деградировала, а где-то наоборот. Конечно, советская журналистика имела свое преимущество. Из-за статьи могли снять любого начальника. Письмо в редакцию имело резонанс. Но были и минусы: дидактизм. Многие советские журналисты, даже лучшие из них, уже полностью неадекватны со своим стилем и языком по отношению к новым реалиям. В принципе, эта журналистика уже не работает. Мне так кажется. Но появилось очень много интересных очеркистов и репортеров в наше время. Количество талантливых людей не переводится. Другое дело, что, конечно, падают некоторые стандарты профессионализма. Это как с эстрадной музыкой. Раньше сидел некоторый комитет и проверял, чтобы все рифмы были профессиональные. И когда мы слушаем советские эстрадные песни, то понимаем, что это всегда профессиональные стихи. Сейчас можно рифмовать как угодно. То же происходит и с журналистикой. Уровень журналистов падает. Возникло больше СМИ - профессионализм не контролируется. Мало людей досконально образованных. У нас никто, даже студенты истфаков, не знает, чем отличается 91-й год от 93-го. А эти люди могут идти и в журналистику. Некоторые говорят, что профессия полностью дискредитирована. Ничего подобного, каждый начинает с себя!
- Не так давно вы были на Донбассе. Отправились туда в качестве журналиста или писателя?
- Наверное, все-таки журналиста. Конечно, остались впечатления, которые потом могут быть переплавлены в литературу. Но здесь очень важно было увидеть все своими глазами, чтобы иметь возможность отвечать за слова, если уж говорить на эту тему. Из той командировки запомнились беда, боль, ужас. Запомнился вымерший Донецк, когда бомбы падают, а небо грохочет от самолетов. Запомнился ночной штаб, когда ополченцы готовятся к смерти: мигает свет, они сидят на полу и ждут, что либо с воздуха будут уничтожены, либо будет брошен спецназ. И мы просто смотрим на часы и понимаем, что в любую минуту могут убить. Начинают кричать «ложись» и ты думаешь, что вот он - последний миг твоей жизни. Это запомнились.
ДОСЬЕ «МК»
Сергей Шаргунов родился 12 мая 1980 г. в Москве, в семье известного священника, преподавателя Духовной академии Александра Шаргунова. Выпускник МГУ им М.В. Ломоносова (2002) по специальности журналист-международник. В 21 год стал лауреатом премии «Дебют» за повесть «Малыш наказан». Его книги переведены на итальянский, английский, французский языки. Последний из опубликованных романов - «1993» попал в шорт-лист премии «Национальный бестселлер 2014» и в список «10 самых пронзительных книг года» по версии сайта «Сноб».
