В поисках ответов «МК в Крыму» обратился к истории семьи Булгарисов.
Сделали себе имя
Булгарисы никогда не были людьми простыми. Родоначальником славной династии Булгарисов (в некоторых источниках фамилия пишется как Вулгарис) считается болгарский князь Стефан, прибывший на остров Корфу в первой половине XV века. Он и его семья в 1544 году были признаны Венецией в дворянском достоинстве и внесены в «Золотую книгу» («Libro d’Oro»). В 1698 году представители рода Булгарисов удостоились графского титула. Примечательно, что собственностью этой семьи с 1544 года и до середины прошлого столетия являлись нетленные мощи святителя Спиридона Тримифунтского, святого, которому сегодняшние россияне молятся для обретения материального благополучия. Мощи эти священник Георгий Калохеретис некогда вывез из Константинополя, «дабы они не были отданы на поругание мусульманам». Поначалу мощи святителя Спиридона принадлежали семье Калохеретиса. Но, когда внучка священника Асимина Калохерети собралась замуж за сына Стефана Булгариса, то в качестве приданого вместе с ней в новую семью перешла и священная реликвия. Правда, не навсегда. В завещании Георгия Калохеретиса оговаривалось одно весьма интересное условие. Мол, святые мощи будут принадлежать семье Калохеретисов или родственных им семей, передаваться от поколения в поколение, но лишь до тех пор, пока этот род из каждого своего поколения будет давать одного священника. Условие это было нарушено в 60-е годы - митрополит Керкиры Мефодий не рукоположил представителя этой семьи во священники, в результате чего святые мощи перешли во владение Керкирской митрополии. Но до тех пор, - благодаря ли помощи реликвии или в силу выдающихся наследственных талантов, - представители рода Булгарисов, «рассыпавшись по земле, словно звезды по небосклону, во множестве», сделали себе имя как в России, так и в Европе.
Идеи из воздуха
История рода Булгарисов тесно связана с судьбой еще одного человека, ныне причисленного к лику святых, Федора Ушакова.
Во время русско-турецкой войны 1787-1791 годов корфиотский нобиль, граф Николаос Булгарис считался одним из наиболее влиятельных сторонников России на острове. Именно он возглавил греческое ополчение, когда в 1798 году эскадра адмирала Федора Ушакова подошла к Корфу, чтобы освободить его от французов. «Он употреблен был от меня в должности главного начальника над обывателями всего острова», - сообщал Павлу I Ушаков. После падения в 1899 году крепости Корфу и капитуляции французского гарнизона, граф Николаос Булгарис командовал ионической ландмилицией. В российской историографии он известен как Николай Маркович Булгари.
Самым же известным представителем рода Бургарисов, или, если угодно, Булгари, в России считается Евгений Булгарис (1716-1806) - архиепископ Славянский и Херсонский, кавалер российского ордена Святого Александра Невского, почетный член Петербургской Императорской Академии наук, Лондонской Академии древностей и Петербургского Императорского Вольного экономического общества, тот самый, что дал имя крымской столице. Правда, некоторые историки склонны утверждать, что на самом деле Евгений Булгарис ничего не придумывал, просто перевел на модный тогда греческий то название, которое некогда дали городу караимы - Бейт-Канас. Причем в переводе православный архиепископ допустил ошибку, получив вместо «города собраний», как было бы дословно и по смыслу правильно, «город собираний». Мол, отличительной особенностью будущей крымской столицы являлись многочисленные культовые помещения караимов, название которых, «кенасы», происходит от древнего слова «канас», означающего буквально «собирать», в том смысле, что собрания эти происходят для молитвы.
Понятно, что если подобные трудности перевода и имели место, то ошибка была допущена намеренно. Поскольку к тому времени, когда крымская столица вот-вот должна была явить себя миру, Евгений Булгарис уже явил России и ее правительнице Екатерине II свои способности одаренного полиглота, а также тонкого идеолога и весьма виртуозного жонглера словами. За свои таланты Булгарис получал от Екатерины ежегодное жалованье в размере 1500 рублей и еще 1 тысячу рублей на дорожные расходы. Занимался он тем, что переводил с французского и итальянского языков трактаты по восточному вопросу, состоянию Османской империи и судьбе живших на ее территории христиан и писал на эту же тему свои авторские труды, переводя их на всё те же французский с итальянским. Акценты он делал на том, что Османская империя готова рухнуть и нельзя упускать возможность создания на территории европейской части Турции греческого государства. А 3 августа 1774 года написал на аттическом диалекте греческого языка героическую оду в честь императрицы Екатерины II и победы России в войне с Оттоманской Портой.
Название «Симферополь» тоже было своего рода одой императрице. Она это поняла и поделилась с новым городом своим личным «тотемом», пчелкой. По личной инициативе или, опять-таки, благодаря рвению приближенных. О своем любимом «слогане» Екатерина упоминала в личной переписке с французским философом Вольтером в августе 1765 года: «Мой девиз представляет та пчелка, которая, перелетая с цветка на цветок, собирает себе мед, чтобы снести его в свой улей, и надпись над моим девизом: Utile (Полезное)». Потемкин, говоря об основании крымской столицы в 1784 году, явно вырвал некоторые выражения из контекста этого самого письма и вписал в контекст новый, градостроительный: «…Имеет быть построен город Симферополь. Сие наименование означает город пользы, а потому герб - улей с пчелами, имеющими вверху надпись «Полезное»…».
Проект Софии Потоцкой
А ведь крымской столицей мог быть город с другим названием и в другом месте. Могли мы отмечать юбилеи и годовщины Софиеополя. Эту идею начала воплощать София Константиновна Потоцкая. Правда, ей, в отличие от Булгарисов, покровительствовали отнюдь не святые, а совершенно приземленные, хоть и высокопоставленные персонажи.
По данным некоторых историков, София впервые явилась в Крым в 1787 году и тогда же даже была представлена императрице Екатерине II, произошло это во время вояжа последней в полуденный край. В этом же году, по некому мистическому стечению обстоятельств, земля деревни Массандра была обмежевана от всех соседних дач и названа «Богоданной», очевидно, потому, что отличалась от других своими особыми природными качествами. Впоследствии Массандра была приобретена в казну, а затем, в 1815 году, ее хозяйкой стала София Потоцкая.
О том, чтобы обосноваться в Крыму, она мечтала давно. 17 июля 1795 года София остановилась в городке Неборове у княгини Елены Радзивилл. 18 июля хозяйка повезла Софию в свой парк «Аркадия». Там ее впервые и одолели грезы о Крыме.
«Гуляя садами Аркадии, я ощущала, что в разгаре лета переживаю опять весну, - писала София в письме графу Потоцкому. - И каждое дерево как будто говорит: “Мне здесь хорошо!” Аркадия очень напоминает Крым; ты знаешь, что в тех местах при твоих возможностях можно было бы иметь в течение двух лет такую же, а может, и более прекрасную Аркадию, ибо там не нужно искусственных насаждений? Правда, мой милый друг, что мы будем иметь сельцо в Крыму?» В следующем письме от 19 июля 1796 года София дополнила свою просьбу пожеланием: «… если будем иметь усадьбу в Крыму, прикажешь установить там органы так же, как в Радзивилловой Аркадии?..»
Воплотив свою месту в жизнь, София захотела большего. Ей казалось самым уместным основать здесь, в Массандре, город своего имени, и не просто город, а столицу Тавриды, нечто совершенно идеальное.
Проекту нового города графиня Потоцкая уделила целых 7 лет. И всё сетовала, что ее высокий покровитель светлейший князь Григорий Потемкин скончался столь несвоевременно. Подставь он вовремя плечо слабой женщине, она бы и не того наворотила… А потом смерть настигла и Софию. Унаследовала Массандру одна из двух ее дочерей от второго брака - Ольга Станиславовна Нарышкина. Новая владелица, жена губернатора Таврической губернии, много времени уделяла благоустройству Нижней Массандры, но имение, как таковое, ее практически не интересовало.
Интересно, что больше всех жалел о том, что крымскую столицу не отстроили в Массандре, царь Николай I. По свидетельству современников, где бы государь ни бывал, какими бы красотами ни любовался, вывод всегда делал одинаковый: «Хорошо, да всё не Массандра!»
