Чтоб не хватило времени на злые.
Карина Филиппова
Когда ребенок долго болеет, ему требуются не только лекарства. Нужно отыскать в его душе место, где пересохло зернышко радости. Нужно согреть его, и оно оживет.
За несколько дней до поездки с детьми из отделения трансплантации почки я сама поехала в Дарвиновский музей, чтобы провести разведку на местности. Была я там давно и все позабыла. Меня направили в экскурсионный отдел.
Сотрудник отдела Варвара Николаевна Ганшина выслушала меня, взяла за руку и повела в Большой зал. Потом на второй этаж. Потом на третий. Она, конечно, втайне наслаждалась впечатлением, которое произвел на меня этот поход, но цель у нее была не возвышенная, а вполне земная: показать мне переходы, в которых стоят мягкие банкетки, — потому что каждые четверть часа дети из этого отделения нуждаются в небольшом перерыве и лучше бы в это время посидеть. А еще мы катались на лифте — чтобы я знала, сколько моих подопечных можно перевезти за один раз и куда можно добраться.
Собственно, без этих пустяков детям, ожидающим трансплантации почки, в музее делать нечего. Веселые и жизнерадостные, но очень слабенькие экскурсанты нуждаются в особом отношении взрослых. Понимают это не все.
Например, я ожидала, что Варвара Николаевна выставит меня за дверь, лишь только я заикнусь о том, что хорошо бы водить детей по пустым залам, а других посетителей от нас как-нибудь отделить, чтобы не подхватить инфекцию. Она меня успокоила — и в самом деле впоследствии выяснилось, что она все рассчитала. Когда доберемся до комара, которому при нас прикручивали ногу, мы к этому вернемся.
* * *
В четверг утром мы уселись в автобус — наш любимый синий автобус, за рулем которого, как всегда, был Алексей Рафаилович Зюзин. Тоже не пустяк: “голубую стрелу” прислали из детского дома №48.
В музее нас уже ждала Ольга Павловна Ваньшина, заведующая справочно-библиографическим отделом. Через несколько минут после начала экскурсии я поняла, что ни рассердить, ни раздосадовать ее мы не сможем. Дети есть дети. Кто-то начал сыпать вопросами, кто-то не в силах стоять на одном месте… Добрый взгляд, теплый голос, увлекательный рассказ — и все притихли.
Надо сказать, что Дарвиновский музей — один из лучших музеев, в которых мне доводилось бывать, включая чудеса Великобритании, Испании, Америки и т.д. Собственно, музею сто лет, но несколько лет назад он переехал в великолепное новое здание. Когда дети узнали, что искусно выполненные чучела животных, к примеру огромное чучело бурого медведя, сделаны более ста лет назад, они стали щелкать затворами фотоаппаратов. В других музеях нам нередко запрещают фотографировать — откуда людям знать, что для большинства детей это первый в жизни поход в музей? А некоторые знали и все равно шипели: “бесплатно не положено”. Тут же все было положено, и положено куда надо.
В зале “Многообразие жизни на Земле” некоторые дети подолгу стояли возле слона. Правда, стояли и раскрыв рот смотрели. Там, откуда они приехали — Красноярский край, Тува, Краснодарский край, — слонов нет. А в деревнях нет музеев. Там даже аптек нет. Теперь представьте себе, как эти притихшие естествоиспытатели входят в зал макроэволюции, а там река времени — настоящая — и динозавры. Нажмешь кнопку, и они начинают шевелиться. Ольга Павловна терпеливо ждала, а динозавры все шевелились и шевелились. Потом пошли в зал, где пели птицы.
А в зале зоогеографии стоят живые весы. Восемь лет назад их придумали и сделали сотрудники компьютерного отдела музея. Человек встает на весы и смотрит туда, где должны быть цифры. Нет, цифры есть, но они расположены на экране, разделенном на четыре части: слон, медведь, кошка и мышь. И оказывается, что один слон — это сто восемь тощих мальчиков. Или, наоборот, одна девочка — это приблизительно тысяча мышек. Или шесть кошек… Бог весть, как нам удалось увести оттуда детей. Тысяча мышек и шестьдесят кошек, в смысле четверть слона, не хотели уходить. Да я и сама не могла оторваться.
Для полного счастья нас привели в галерею беспов. Так сокращенно называют беспозвоночных, то есть насекомых. Теперь представьте себе, что было с нашими экскурсантами, когда они увидели смарагдовых цветочных жуков, живых мадагаскарских тараканов и сверчков. И уже было не разобрать: то ли сверчки стрекочут, то ли дети пищат от избытка чувств.
Теперь про комара. Да, мы переходили из одного зала в другой и увидели, как человек собирает какое-то страшилище.
На пояснительной табличке было написано: “Комар? Кошмар!”. Оказалось, что макет комара, увеличенного в 50 раз, выполнен по специальному заказу — для детей с недостатками зрения. Чтобы они могли пожать ему лапу, похлопать по плечу и в конце концов поняли, какой он, этот злодей. У человека, который передвигается на ощупь, другой возможности познакомиться с главным кровопийцей средней полосы России просто нет. И муху такой человек разглядеть не может, и божью коровку. Ольга Павловна Ваньшина сказала, что раз-два в неделю музей проводит экскурсии для детей, больных ДЦП, слепых и слабослышащих.
* * *
Из музея мы поехали в кафе, известное отличными пирогами. Детям из отделения трансплантации почки мало что можно, а вот пироги с мясом, капустой, яблоками и брусникой — пожалуйста. Нас там ждали, выделили укромное местечко. Дети, мамы и сопровождающие из больницы подкрепились бульоном с сухариками, взрослым принесли салаты. Надо сказать, что не только дети, но и некоторые взрослые впервые оказались в таком заведении. Когда симпатичная официантка Зуля появилась с пирогами, все необычайно оживились, наш фотокорреспондент начал все это с удовольствием снимать, одна мама позвонила домой — а дом очень-очень далеко от Москвы — и стала рассказывать, что у детей праздник, мы в ресторане, все очень-очень хорошо. И почему-то меня пробрал мороз. И даже когда принесли пирог с брусникой, и этот пирог молниеносно исчез с тарелок, как будто растаял, мне все еще было не по себе. Знаете это чувство: все хорошо и очень грустно…
И еще три коробки с пирогами мы взяли с собой в больницу.
А водитель автобуса Алексей Рафаилович вез нас, как виртуоз из ансамбля Спивакова. Беспокоился, всем ли тепло, как танк, объехал пробку. И глаза у него, когда дети с ним прощались, были какие-то нечужие.
* * *
Чертов кризис обезоружил людей, у которых на книжке лежат заветные пятьдесят тысяч рублей на похороны, а еще больше тех, у которых в помине нет никакой книжки, а есть одни проблемы. Многие растерялись. Я не про пламенных старушек, которые невесть каким божьим соизволением прут с рынков неподъемные тележки с гречкой, мукой и растительным маслом. Навек не запасешься, и все это понимают, но просто страшно.
И тут, ей-богу, самое время воспользоваться лучшим в мире средством от страха. Взять и безрассудно — тут это слово вполне уместно, то есть без всяких рассуждений, возможно, даже разумных — обратить свои помыслы на помощь тому, кому хуже, чем тебе. То есть хоть иногда, как с удовольствием прочитала я недавно в одной замечательной книге — хоть иногда отсчитывать не от “хочу!”, а от чего-то другого.
Почему я так подробно описывала наше путешествие по музею? Чтобы растерявшимся людям было легче разобраться в том, как быть. Не все наши беды от отсутствия денег — большие и худшие от отсутствия доброй воли. То есть воли, обращенной к добру. Вот идет с нами Ольга Павловна Ваньшина, и вокруг нас, вокруг беспомощных, скажем прямо, детей откуда ни возьмись собирается какое-то светлое облачко. И если бы была под рукой какая-нибудь чудодейственная лупа, можно было бы увидеть, что облако это соткано из капель сострадания. Оно, как известно, очень тихое и действует неотразимо.
* * *
Недавно в отделении трансплантации почки появилась новая пациентка. Жанне Ходоровской 13 лет, и приехала она с бабушкой из Кронштадта.
Первые признаки болезни дали о себе знать в 2002 году. Летом собрались с мамой ехать в отпуск, а у ребенка пропал аппетит. Сделали анализы — вроде бы все в порядке. Потом выяснилось, что резко падает гемоглобин. Одним словом, выяснилось, что у Жанны хроническая почечная недостаточность. В 2005 году ребенка перевели на перитониальный диализ — врагу не пожелаешь: в катетер, введенный в брюшную полость, пять раз в день вливали диализную жидкость, чтобы предотвратить отравление организма. Делалось все это дома, без помощи медиков. В конце концов стало понятно, что без трансплантации почки не обойтись. Мама и бабушка начали вымаливать квоту на операцию в Москве.
Два года ползали на коленях — бесполезно. В санкт-петербургском горздраве объяснили, что на 2008 год квот из Москвы не получили вообще. Тогда мать Жанны написала письмо в Москву. Ах, бессовестная! В питерском горздраве ее за это отчитали: почему она вообразила, что государство должно ее ребенку почку?
В конце концов из московского резерва выделили квоту за 2009 год. В Санкт-Петербурге, кроме ценных советов, так ничего и не получили.
Но и это не все. Ребенку выписали бесплатные лекарства, а в аптеке их не выдавали — пришлось покупать за собственные деньги: 11 тысяч рублей в месяц. Отца у девочки нет, а на мамину небольшую зарплату и бабушкину пенсию с тем же успехом можно купить и виллу в Ницце. В результате неправильного лечения у девочки нарушился фосфорно-кальциевый обмен, и она перестала ходить. О многочисленных переломах я уже не говорю…
Сейчас она передвигается на коляске.
Бабушка сказала, что им ничего не нужно, привыкли обходиться тем, что есть. Но девочка мечтает о зимнем пальто. Кроме того, в палате нет телевизора. Отделение прямо сверкает после ремонта, все необходимое у ребенка есть, но без телевизора тоскливо, тем более что некоторые проводят здесь месяцы, а кто-то и годы.
P. S. Когда номер подписывался к печати, стало известно, что Жанну отвезли в операционную и готовят к трансплантации почки.
Анечке Новиковой предстоит тяжелая операция, но эти пингвины... Благодарим Алексея, Наталью Герцен, Ольгу Евгеньевну, Александра, дирекцию детского дома №48 и особенно директора Виктора Яковлевича Пушнина, сотрудников кафе, в котором проходил наш пир, и официантку Зулю — за то, что мы ей были не в тягость, а также всех, кого не сумели назвать. Звоните нам по телефону 250-72-72, доб. 74-66, 74-64. E-mail: letters@mk.ru (с пометкой “Соломинка”).
