Эдипов комплекс
В Ялту Куприн приехал прямиком из Одессы, вместе с Буниным. И поначалу остановился за Ауткой (так до 1945 года называлось Чехово, упраздненное село в составе Ялтинского горсовета Республики Крым, включенное в черту города Ялта, в настоящее время - это район на западе города, в районе Дома-музея Чехова. - Прим. авт.).
Место для дислокации Александр Иванович выбрал, мягко говоря, неудачное - и денно, и нощно ему мешало работать многочисленное и весьма шумное греческое семейство, хозяева дома, где он нанял комнатушку. Но еще неудачней было то, что у Куприна хватило ума пожаловаться на дискомфорт ближайшему соседу, авторитету местному и общелитературному Антону Павловичу Чехову.
И Чехов настоял, чтобы Куприн непременно приходил к нему с утра и занимался своим литературным трудом внизу, неподалеку от столовой. «Вы будете внизу писать, а я наверху, - говорил Антон Павлович Александру Ивановичу, при этом улыбаясь тепло, по-доброму, совершенно обезоруживающе. - А когда кончите, непременно прочтите мне или, если уедете, пришлите хотя бы в корректуре…» А еще Чехов почти насильно заставлял сидевшего без гроша по причине задержки гонораров Куприна столоваться у них: «За стол и без разговоров! Когда я был молодой и здоровый, то легко съедал два обеда. А вы, уверен, отлично справитесь и с тремя». Совсем скоро Александру Ивановичу при виде Антона Павловича больше всего хотелось повернуться и бежать без оглядки прямо по волнам до самой Турции. Однако избавиться от Чехова, вернее от его влияния и музыки его слов, было практически невозможно. Он умел проникать до мозга костей, на уровне бессознательного…
В 1901 году в Петербурге с подачи всё того же, уже упомянутого, Бунина Куприн близко сошелся с Марией Карловной Давыдовой, а после, само собой, как честный человек на ней женился. Ксения Александровна Куприна в своих воспоминаниях «Куприн - мой отец» так характеризует мачеху: «Мария Карловна - умная, светская, блестящая женщина - задалась целью обуздать буйный нрав Куприна и сделать из него знаменитого писателя…»
Видимо, это действительно было так, поскольку, услышав рвущееся из вольнолюбивого писательского сердца: «Я больше не в силах отбывать повинность на редакционных совещаниях!.. И, отчаявшись в возможности написать что-нибудь путное, я уже хочу закатиться на острова… А мой “Поединок”? Что будет с ним?», тут же отпустила мужа в Крым (чем не «острова»?).
А Куприн решил, что на этот раз у него с Крымом всё будет не так, как впервые. Ничего, что ветра, ничего, что море такое холодное, главное, чтоб без Чехова.
Своей резиденцией на этот раз Александр Иванович выбрал двухэтажную дачу Давыдовых близ Мисхора. Вставал он рано, выбегал к речушке, что протекала всего в нескольких саженях от дачи, принимал ледяной душ с помощью лейки, на импровизированных самодельных брусьях выполнял разнообразные гимнастические упражнения, возвращался, съедал нехитрый завтрак и садился за рукопись. Работал, что называется, запоями. И вернулся в Петербург с шестью главами «Поединка». В первый же вечер по приезде с гордостью начал читать Марии Карловне написанное. И был шокирован ее реакцией. Жена сказала, что не понимает, к чему в пятой главе имеют место быть вставки из… Чехова. Мол, монолог Назанского из пятой главы «Поединка» почти дословно повторяет слова Вершинина из чеховских «Трех сестер».
«Тогда к черту весь “Поединок”!» - прокричал Куприн. А потом, стиснув зубы, стал рвать рукопись в клочья.
К работе над «Поединком» Куприн вернулся много позже, через долгих полтора года, после неожиданной кончины Антона Павловича.
Чехов - Куприну: «Милый Александр Иванович, мне передали, что Вы сердитесь на меня… Я приехал в Москву, нездоров! Собираюсь читать Ваш рассказ в «Мире божьем»… Крепко жму руку, будьте здоровы и благополучны. Ваш А. П. Чехов».
Это было последнее чеховское письмо, полученное Александром Ивановичем от Антона Павловича. 2 июня 1904 года Чехова не стало. Куприн сам себе казался Эдипом, убившим своего отца Лая. Да, теперь, после смерти Чехова, Куприн действительно мог стать законным царем литературного мира и наконец, потакая своим амбициозным желаниям, в полной мере овладеть своей «матерью» - русской словесностью. Но слова Антона Павловича о «Вашем Мире божьем» вдруг начали казаться Куприну неким пророчеством, мистическим укором, они взывали к искуплению. И тогда Александр Иванович поклялся: «К беллетристике не вернусь, пока не напишу воспоминаний о Чехове». И опять отправился в Крым, к жене, которая после крупной супружеской размолвки залечивала душевные раны в Балаклаве. С женой он помирился, но помириться и примириться с Чеховым никак не получалось.
«Не могу найти верного тона. Опасаюсь быть слишком сентиментальным, пишу сухо и холодно», - каялся Куприн Марии Карловне, начинал всё заново, но опять выходило плохо… А потом ему привиделся Чехов. «Александр Иванович, вы очень талантливы… Одно с вами трудно, слишком уж вы мнительны… - говорил Куприну привидевшийся «отец». - Себя упрекаешь - не сказал ли чего ненужного, не задел ли нечаянно? А у вас душа сложная, наболевшая…»
Как ни странно, когда Куприн стал вспоминать, боль внезапно ушла, ушли сухость, скованность и наигранность. Вместо них пришло вдохновение и принятие того, что было в прошлом. А когда очерк «Памяти Чехова», предназначавшийся для 3-й книги сборника «Знание», был закончен, Куприн наконец разрешил себе создать шедевр - перестроив композицию и изменив начало, он набело переписал шесть глав «Поединка», набросал главу седьмую и взялся за восьмую… Правда, внезапно возникла новая помеха - Александру Ивановичу вдруг очень захотелось, чтобы о его произведении одобрительно отозвался новый литературный авторитет Максим Горький. Но Горький упорно молчал…
Позже за сотворение кумиров для Куприна взялись другие. Случилось это в 1937-м, когда Александр Иванович по приглашению советского правительства вернулся на родину из эмиграции. Тогда в прессе обнародовали интервью со второй женой писателя Елизаветой Морицевной Гейнрих, где она рассказывает, что классик русской литературы безгранично восхищен всем увиденным и услышанным в социалистической Москве.
А в июне 1937 года в газете «Известия» за подписью Куприна появилась статья «Москва родная», которая на самом деле была написана заангажированным журналистом Н. К. Вержбицким. Но подпись под чужим и чуждым текстом не польстила авторскому самолюбию. Ему вдруг показалось, что его хочет свергнуть с пьедестала новый Эдип. И Куприн стал молчать, молчать яростно. Пока в ночь на 25 августа 1938 года его беспокойное сердце не успокоилось навсегда.
Надорванный пупок
Характерно, что наибольший интерес избалованной западной публики, которая, не скупясь, покупает живопись на раскрученных аукционах, вызывают именно крымские пейзажи Александра Куприна. Почему? Одно из объяснений таково: это самая русская и самая реалистичная часть творчества художника, всё остальное чистой воды «сезанщина» или «дереновщина», одним словом, эдакий европейский постимпрессионизм или даже ранний кубизм (а зачем покупать подражающего французам русского, если можно купить, собственно, самих французов).
Наиболее высоко оцененной в денежном эквиваленте считается картина «Сумеречный пейзаж. Река Чурук-Су. Бахчисарай», написанная в 1927-1928 гг. В 2014 году на одном из аукционов она ушла за 317 тысяч долларов, что составило верхнюю границу эстимейта (оценочной стоимости или, скорей, ожиданий оценщиков). Помимо профессионализма художника повышенный интерес к этой работе объясняется тем, что это единственная картина, которая гуляет по рукам, из одной частной коллекции в другую. Остальные картины Бахчисарайского цикла так просто заполучить не получится - они распределены по известным российским музеям. При этом у «Сумеречного пейзажа» неплохой провенанс, то есть все перемещения картины с момента ее создания известны. Картина неоднократно участвовала в выставках: в 1929, 1931 и 1933 годах ее экспонировали на разных выставках в Москве, а в 1934 году представили в Венеции.
В 2010-м также с аукциона ушел еще один крымский пейзаж Александра Васильевича. Его название «Тополя». Эстимейт картины составил 40-60 тысяч фунтов, однако приобрели ее с двойным превышением верхней границы - за 113 тыс. фунтов (176 тыс. долларов).
Отечественные арт-галереи в оценке работ Васильева не отстают от западных коллег. Так, написанная маслом на холсте размером 78,7 на 104,5 см «Улица в Бахчисарае» в 2006 году стоила 200-210 тыс. долларов. А «Феодосия. Порт» (80х135 см), одно из поздних творений мастера, в 2011-м тянула на 3-4,5 млн рублей.
Но это сейчас, спустя более полувека после смерти мастера, картины Куприна стоят кучу денег. А при жизни он отнюдь не шиковал, особенно на заре карьеры.
Родился Александр Васильевич в Борисоглебске Тамбовской губернии, потом жил в Воронеже. А в 1902 году уехал в Петербург, где поначалу поступил в частную школу-мастерскую академика Л. Дмитриева-Кавказского. Но учеба оказалась недешевым удовольствием. Молодой человек, мягко говоря, не рассчитал свои материальные возможности и чуть не надорвал пупок. «Теперь в Питере приходится круто. Спать, гулять и закрывать глаза не полагается. Скоро побегу очертя голову искать заработка. Для этого нужно немного обозлиться», - признавался он в письме своей любимой девушке Анастасии Полозанцевой, оставшейся в Воронеже.
Обозлиться, видимо, удалось. Куприн делал монументальные мозаичные панно и копии картин великих русских художников. На этом он худо-бедно кое-что заработал, но в суете сует упустил главное: пролетел с поступлением в Петербургскую академию художеств. Пришлось снова переезжать. В Москву.
Куприн собирался поступать в Училище живописи, ваяния и зодчества. И на этот раз решив хорошо подготовиться к вступительным экзаменам, с головой ушел в «правильную» живопись - занимался в частной студии К. Юона. И на этот раз всё получилось. А потом в жизни Куприна произошел новый неожиданный поворот.
Крыма в жизни Куприна могло бы и не случиться. Здесь, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло…
В 1907 году Александру Васильевичу диагностировали туберкулез. Из-за этой болезни на полуострове перебывало несчетное количество известных личностей. Но именно для Куприна Крым действительно стал панацеей. Климат подходил ему идеально, а природа вдохновляла.
Крымские пейзажи на всю оставшуюся жизнь пленили его своей всеобъемлющей гармонией. Он растворялся в этом апофеозе совершенного творения, изучал его. Наблюдая за морем, художник как-то заметил: «Цвет моря слагается из двух основных факторов - цвета морской воды и бликов на ее поверхности. Чем толще слой воды, тем интенсивнее аквамариновый цвет ее». Куприн признался: «Кто не видел моря, тот не видел второй половины мира...» Тогда наибольшее впечатление на живописца произвел прибрежный Гурзуф. Но позже мастер охладел к водной стихии - в 1923 году в Москве-реке утонул его любимый сын. И, когда Александр Васильевич снова отправился в Крым, он выбрал совсем другую местность - гористый Бахчисарай. Правда, уже в конце жизни море снова начнет манить его…
С середины 1920-х Куприн почти ежегодно бывал на полуострове. С дачи, где он обычно обретался, открывался великолепный вид на Ялту, гору Ай-Петри, бухту. В этот период написаны представленные в экспозиции одухотворенные пейзажи: «Бахчисарай. Сумерки», «Пейзаж с двумя фигурами» и т. д.
В 30-х Куприн увлекся индустриальным пейзажем. А тема крымской природы с новой силой зазвучала в его творчестве только после окончания Великой Отечественной, во второй половине 40-х.
