Когда модельер отдыхает, почему долго не приезжал в Крым и что ему дал Путин обо всем и откровенно Вячеслав Михайлович рассказал «МК в Крыму».
- В Ялте вы всегда по делу. А отдыхать в Крым когда-то приезжали?
- По миру я путешествовал много, но удивительно то, что впервые в Крыму побывал всего лишь несколько лет назад. Естественно, как вы говорите, по делу. Расслабляться себе не позволяю: я ведь более 30 лет как в отпуске не был! Я живу работой, в ней нахожу истинное удовольствие и смысл бытия. Это не пафосные слова, это действительно так и есть. Мне не интересно отдыхать. В Крыму мне нравиться – божественные пейзажи, но климат не мой. У меня здесь открылись все мои болезни, не могу понять, почему. Люди здесь лечатся, самый воздух вытягивает из легких все, чем они забились в мегаполисах, но для этого нужно время, а у меня всегда пару дней… Прошелся я и по ялтинской набережной, конечно же. И меня летом больше всего поразило огромное количество голых людей — в трусах, майках, лифчиках. Для меня это был шок — нельзя всем показывать свои тела так откровенно и бесстыдно. Я понимаю, когда красивое тело хорошо оформлено, одето, а так было очень много диссонанса. Я был в шоке от толпы.. А так у вас божественное место, в парке я чувствовал, что это рай земной.
- А как выглядят люди на фоне красот природы в других странах?
- Да, я вижу очень много людей… Это ужас! Как люди несовершенны в своем выборе одежды… Повсюду джинсы, кроссовки. Мне очень нравится, когда на женщине белая мужская сорочка, с закатанными рукавами, навыпуск, черная юбка или брюки, не суть важно даже, может быть короткие, или длинные, поверх сорочки - красивый пояс, открытая шея, поднятый воротник, завязана косынка, или платок шейный, или просто ниточка жемчуга висит, прибранные волосы, или красиво распущенные ухоженные волосы, бархатные глаза, красные губы или – теплые розовые губы, улыбка, обязательно – улыбка, играющая на устах… Вот образ. И никаких кроссовок! Кроссовки – вообще я не воспринимаю, как вид обуви, так же, как джинсы я не воспринимал никогда. Категорически считаю, что они уродуют и женщину, и мужчину абсолютно. Тем более, что есть такой огромный выбор вещей! Такое ощущение, что люди перестали следить за одеждой. Считается, что джинсы удобно надеть и грязные, мытые и немытые, и неглаженые… Этот американизированный «комфорт» убил в человеке желание быть лучше! И еще синий цвет меня убивает, я вообще ненавижу синий цвет, тем более все эти «эффекты потертости», которые выглядят грязными, рваными, немытыми, зассаными, вид ужасный совершенно. И это, к сожалению, трагедия всего мира – джинсов везде, во всем мире полно, это считается удобно, «удобство» стало приоритетом при выборе одежды. Удобно – и все равно, как она выглядит. И это очень печально. Я мечтал, что новое тысячелетие принесет людям радость, обновление – эстетическое обновление, но вижу, что ничего подобного не произошло.
- Так и в театр умудряются в джинсах…
- Это просто ужасно! Мы как раз такие решали в программе «Модный приговор» на Первом канале. Многие люди говорят: мне так удобно, зачем стараться? А то, что они своим внешним видом засоряют окружающую среду, их не волнует. Человек в отличие от других животных наделен способностью чувствовать, созидать, создавать невероятные вещи. И он должен думать, как создать такую среду, которой будет радоваться.
- К вам за советом обращаются имиджмейкеры наших политиков?
- Вы знаете, я не интересуюсь политикой, совершенно не интересуюсь. И счастлив, что политика мной уже не интересуется тоже… У меня была возможность пообщаться и с Брежневым, и с Косыгиным, и с Шеварнадзе, и с Горбачевым и с другими видными деятелями ушедшей эпохи… Это люди замечательные, но они приходят и уходят, а мы остаемся. Они меня пытались, каждый по-своему или приблизить или унизить. Ельцин – единственный человек, который меня понял, понял смысл моего искусства, и вручил мне орден. Путин - тоже самое, я получил от него почетное звание… А в массе своей политики, их жены – это просто потребители. Они не уважают нашу профессию, относятся к нам, как к рабам. Они не видят в моде одну из ветвей искусства, такую же высокую, как музыка, живопись, архитектура, но – самую близкую к человеку. Со мной бы не считались, но вся мировая пресса обо мне пишет, я признан в мире, и они вынуждены со мной считаться. Иначе бы они меня давно раздавили, уничтожили, как назойливую муху, которая постоянно мешает своим жужжанием. Потому что я все время им говорил: дайте мне возможность приобщать к красоте, дайте мне возможность сделать массовую одежду доступной для восприятия, эстетически более ценной, совершенной по форме и содержанию… Все это я мог сделать, но никто меня не услышал…
- Вам как художнику и модельеру довелось пройти со страной много этапных, исторических отрезков. Не говоря о воплощении, а только об идеях – самые яркие и неожиданные посещали вас больше в условиях закрытого режима или во времена полной свободы, вседозволенности?
- Вы знаете, трудно сказать. Наверное, в свое время я достаточно активно работал именно потому, что мне мешали работать. Я работал всему вопреки, мне нужно было выживать. На 90 рублей зарплаты нужно было одеться, чем-то питаться, купить краски… Было очень сложно на такие «деньги» жить. Поэтому я работал в театре, в кино, я работал в цирке, в журналах, то есть я максимально воплощал себя. А как только появилась возможность, в 93-м году появилась моя линия парфюма в Париже – фирма «Л”Ореаль» выпустила ее и я получил деньги – гонорар просто за мое имя, за то, за что мне никогда в жизни не платили в России, просто за то, что я – Слава Зайцев, креативный художник, имя моепопулярно и люди покупают с удовольствием мои парфюмы. На эти деньги я существую, я построил себе дом, усадьбу, я содержу Дом моды, покупаю ткани – все на свои собственные деньги. Потому что я стал собой, но не благодаря государству – государство только сдирает налоги...Жизнь очень сложная, но и безумно интересная. И такое счастье, когда ты нужен, когда тебя ждут и любят! Ведь отдавая, ты получаешь взамен гораздо больше.
- Вы помните тот момент, когда создали свою первую вещь?
- Это было забавно… Первая моя модель, на третьем курсе института, когда я сшил себе пальто из какой-то войлочной шинельной ткани, пальто в стиле Гольбейна: расширенный плечевой пояс, круглая горловина… И появился я в этом пальто в 65-м году в журнале «Vogue» - И было написано: отныне Москва имеет своего большого художника. И я там в этом пальто, в шапке кроличьей своей, такой засратой, такой обкусанной всей и в этом пальто с широкими плечами, как на картине Гольбейна… Я получил огромную радость. А потом я начал шить сорочку. И вы знаете, это было самое большое потрясение, когда я чувствую: вот ткань, мертвая ткань лежит на столе, и я беру ее, разрезаю, прострачиваю, нашиваю аппликации и – получается художественное произведение, такое, обалденное…
- В моде есть рифмы, аллитерации, немало параллелей с поэзией. Вы пишете стихи. Что несет первоначальный заряд вдохновения – мода вдохновляет на поэтическое творчество, или наоборот?
- Вы знаете, что я стал писать стихи как-то спонтанно, неожиданно для себя – в сорок лет, в момент трагический в моей жизни – у меня умерла мама, и я ушел из официальной моды. Мое присутствие на земле казалось мне бесполезным. И как бы в ответ моему отчаянию от Бога пошел поток, и я его записал. Это были стихи. Я обалдел от того, что я, дилетант, и вдруг слова, которые я даже не знал, возникали, словно сами собой мгновенно складываясь в сонет…
