Причина состояла в том, что перемены на первых порах произошли только в самом верху российской власти, в двух столичных городах. Свержение самодержавия свелось к отречению сначала царя Николая II, затем его брата Михаила, и к «кадровым переменам» – замене царского правительства на Временное.
Отречение происходило далеко от Петербурга и Москвы, где и были события, которые можно назвать революционными. В северной столице с 23 февраля (здесь и далее даты по старому стилю) началась политическая забастовка, 27-го она переросла в вооруженное восстание, а уже на следующий день, – революция победила. Это известие привело к всеобщей политической забастовке в Москве. К вечеру 1 марта – революция победила в Москве: гарнизон присоединяется к восставшим, юнкера разоружены, заняты Кремль, арсенал, вокзалы, телеграф.
Крымский житель поэт Максимилиан Волошин был свидетелем происходящего. Позже он записал о том времени: «Третий год войны. Десять мильонов мобилизованных. Нет ни снарядов, ни ружей: [одно мясо], а пушечного мяса сколько угодно. Его вялят в казармах, оно слоняется по бульварам, лузгает семечки, играет на гармонике. Через день сменяют министров. Убили Гришку Распутина. Спустили под лед.
Ждут ответственного министерства или дворцового [революции] переворота. В хвостах у лавок ждут Революции. В феврале началось. Думали – Революция – ан солдатский бунт. Убивали городовых, гордились «бескровной революцией».
В три дня покончили с царем и самодержавием. (Чтобы ликвидировать империю, понадобится семь месяцев)».
Его знакомая, Елена Бальмонт, жена поэта Константина Бальмонта, вспоминала: «Февральские дни мы проводили с Максом в Москве. Радостные и возбужденные ходили с толпой по улицам, вечера проводили на собраниях у знакомых. Нина <дочь Е. Бальмонт, 16-ти лет> не ходила в школу, в чем Макс ее поддерживал; она бегала с ним по Москве, забиралась на грузовики, ездила в тюрьмы освобождать заключенных и с восторгом говорила, что Макс один понимает по-настоящему, что такое свобода».
4 марта в честь победы революции днем в Москве состоялся парад на Красной площади. Было невиданное столпотворение, войска протянулись до Устьинского моста, «публика залила все прилегающие улицы». Газета «Русские ведомости» сообщала: «Везде – красные флаги с лозунгами многочисленных организаций, куски красной материи – на фонарях, карнизах, шпилях; два красных знамени на памятнике Минину и Пожарскому, возле которого собралось духовенство <…> с хоругвями, иконами и хором певчих».
Волошин тоже там был и записал впечатления: «На Красной Площади – парад: Торжество Революции. Народу видимо-невидимо: в красных бантах, с красными знаменами. На плакатах надписи: «Без аннексий и контрибуций!» А по папертям, у Спасских ворот и у Лобного места: поют перехожие слепцы голосами старинными
стихи об Алексее человеке Божьем да о Голубиной книге». Позже он отразил эти чувства в стихотворении «Москва». 6 марта свидетель встречи двух друзей-поэтов записал: «Забегал Бальмонт. Он в экстазе… Говорит: – Россия показала миру пример бескровной революции. Мрачный <Макс> на это возразил: – Подождите! Революции, начинающиеся бескровно, обыкновенно оказываются самыми кровавыми».
Крымское эхо
Но тогда в это не верили. В Крыму вообще, по сведениям наших историков Александра и Вячеслава Зарубиных, «смена власти и формы правления были встречены большинством крымчан скорее с безразличием, чем с восторгом или неприятием. <…> Дело ограничилось, по газетным сообщениям, разгромом нескольких участков с разоружением полиции». При этом, как в Петрограде и Москве, это «сопровождалось прагматичным намерением уничтожить, пользуясь случаем, бумажный компромат», т.е. документы о тайном сотрудничестве с охранкой.
В городах Крыма расклеили листовки об отречении царя и образовании нового, Временного правительства. Симферопольский исправник 6 марта докладывал в столицу, что в городе все спокойно. Должность Таврического губернатора упразднили, и в этот же день вместо него Временное правительство назначило своего Таврического губернского комиссара Якова Харченко, бывшего председателя Губернской земской Управы. Но уже 27 марта Временное правительство его увольняет – «за правые взгляды и казнокрадство».
В Севастополе ситуацию контролировал командующий Черноморским флотом вице-адмирал Александр Колчак. По его приказу освободили политзаключенных, упразднили полицию и жандармерию, начали формирование милиции. По этому поводу один из приехавших в Севастополь офицеров вспоминал, что «милиция первых дней революции производила комичное и несерьезное впечатление». Ему представилась следующая картина: «На улицах не было городовых – старых знакомых, которых так привык видеть на этой дороге и часто любоваться их выправкой. Вместо них ходили с винтовками какие-то оборванцы и зеленая молодежь – гимназисты лет пятнадцати, реалисты и вообще очень молодые люди».
Еще до отречения царя и создания Временного правительства, в столице образован Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов (Петросовет). Он хотел взять власть в свои руки. В Севастополе, по воспоминаниям капитана II ранга А.П. Лукина происходил «внушительный митинг» матросов и солдат, на котором оглашалась «телеграмма Царскосельской радиостанции». Это был приказ Петросовета: «Всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения. <…> Во всех ротах, на судах флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов». В разгар выступлений в поддержку этого приказа, фактически призывавших к развалу флота, прибыл Колчак: «Этот приказ для меня не приказ. Это не закон и не акт, который следует выполнять. Он не санкционирован Временным правительством. <…> Я буду выполнять только те приказы, которые буду получать либо от правительства, либо от ставки». Авторитет Колчака на месяцы отсрочил, но не предотвратил начавшееся падение дисциплины и возникавшие конфликты нижних чинов с офицерством.
Советы, возникновение которых фактически означало установление двоевластия в стране, стали возникать повсеместно, в том числе и в Крыму. В Севастополе выборы в Совет прошли уже 6 марта, 8 марта учредили Военно-исполнительный комитет, которому подчинялись аналогичные комитеты на кораблях, береговых частях, в полках. Они не имели права вмешиваться в оперативное и боевое руководство, а должны были заниматься вопросами дисциплины, продовольствия и хозяйственного обеспечения, досуга и просвещения. Колчак утвердил это положение.
В Симферополе 9 марта прошел первый пленум Совета, и был избран исполком из 15 депутатов. При нем создавались комиссии: секретариат, продовольственная, юридическая, лекционно-агитационная, военная, организационная и т.п. Председателем исполкома стал социал-демократ Павел Новицкий, впоследствии при советской власти – председатель Таврического губисполкома. Этот Совет уже был прообразом не только органов советской власти, за исключением возникшей впоследствии «руководящей роли» компартии, но и современной местной муниципальной власти.
История февральской революции в Крыму достаточно подробно не исследована, но для Севастополя и Симферополя все же изложена в тех или иных вариантах, как в изданиях советского времени, так и в книге Зарубиных, со ссылками на источники. Для других крымских городов сведения весьма скудны, фрагментарны. Представляет интерес, как этот период в истории Крыма начинался в Евпатории.
Евпаторийский «бунт»
Недовольство положением, создавшимся на третий год войны, проявлялось во многих слоях населения. В конце года в городе начались заболевания оспой и возникла опасность эпидемии. Врачей не хватало, многих призвали в действующую армию. По той же причине не хватало и рабочей силы, и ее пытались возместить за счет военнопленных. Стала ощущаться и нехватка основных продуктов питания, росла дороговизна наперегонки с инфляцией рубля. Власти города были завалены просьбами о материальной помощи и требованиями о повышении жалованья.
В январе с таким заявлением к городскому голове Семену Дувану обратились служащие Городской Управы во главе с ее секретарем П.В. Ивановым. Они были недовольны окладами на 1917 год, и обвинили бухгалтерию «в произволе». Этот «бунт» Дуван подавил, заявив, что заявление является критикой не бухгалтерии, а его действий, и «всякое вмешательство гг. служащих в внутренний распорядок Управы», он считал и считать будет «незаконным и неуместным». Забегая вперед отметим, что уже летом состоятся новые выборы, Дуван сложит свои полномочия, а городским головой гласные новой Думы изберут Иванова.
С 1 февраля с разрешения Таврического губернатора Дуван отправляется в «служебную поездку в Москву, Петроград и прочие города» сроком на 1 месяц. Вместо него во главе города становится «замещающий место городского головы» член Управы А.А. Бояр. Поэтому исторические перемены происходили в городе без Дувана, т.к. через месяц он еще был в Петрограде.
Еще 1 марта в городе официально во всех религиозных учреждениях проводили панихиду по Государю Императору Александру II, а уже 4 марта состоялось чрезвычайное заседание Евпаторийской Городской Думы во главе с А.А. Бояром, в присутствии 32 гласных и при секретаре П.В. Иванове. Были оглашены: 1) Телеграмма Таврического губернатора от 4 марта №2215 об образовании Временного правительства; 2) Манифест Императора Николая II Александровича от 2 марта об отречении от престола; 3) Манифест Великого Князя Михаила Александровича от 3 марта.
Затем зачитывается текст телеграммы на имя Председателя Государственной Думы Михаила Родзянко, одобренной частным совещанием гласных: «С чувством глубокого удовлетворения постановили приветствовать переход власти в руки избранников народа. Памятуя о том, что новое правительство приняло власть в годину тяжких испытаний, Городская Дума шлет новому Правительству горячие пожелания сил, энергии, мудрости в предстоящей ему тяжелой задаче управления великим Государством Российским, дабы тяжкая война была доведена до победоносного конца, а внутри страны был бы вскоре водворен мир и благоденствие. В сознании великих событий, свидетелем которых мы являемся, Городская Дума выражает свою полную готовность всеми мерами содействовать работе нового Правительства». Текст принимается единогласно.
В заключение заседания Дума постановила «обратиться к населению города с призывом продолжать мирно свой труд, ничем не нарушать обычного течения жизни, понимая, что всякое проявление смуты, даже в малых размерах, тяжко отразится на мощи общероссийского Государственного организма и ослабит его в борьбе с внешним врагом и благоустроении внутренней жизни». Уже на следующий день листовка (размером А4) была отпечатана и появилась на улицах города с текстом, в основном повторяющим содержание телеграммы Родзянко.
6 марта в том же составе в присутствии 37 гласных состоялось очередное чрезвычайное заседание Думы, на котором взамен прежних думских комиссий были созданы Городской Продовольственный Комитет и Комитет Общественной безопасности с участием начальника Евпаторийского гарнизона полковника И.И. Патрикеева.
Когда в Евпаторию вернулся Дуван, установить не удалось, но он появился только на очередном заседании Думы 21 марта. На этот день было назначено принятие присяги Временному правительству войсками евпаторийского гарнизона и служащими городского самоуправления. Солдаты и офицеры должны были принимать присягу на Соборной площади перед Святониколаевским собором. По мнению евпаторийского краеведа Константина Батозского, принятие присяги не состоялось. Однако с этим нельзя согласиться.
Дружно присягнули
Сохранились фотодокументы, отразившие это событие. Они предоставлены Кириллом Финкельштейном, ныне живущим в Бостоне (США). Его дед, Кирилл Павлович Афанасьев, в то время рентгенолог военного госпиталя в Евпатории, создал настоящую фотолетопись жизни города 1914-1922 гг. Но его родственники, и в том числе внук, не знали, что Афанасьев стал первым председателем исполкома Евпаторийского Совета рабочих и солдатских депутатов от партии эсеров, и до конца 1920 года играл заметную роль в общественной жизни города. Сведения об этом обнаружил автор данной статьи.
И вот на его фотографиях мы видим, что гарнизон был построен, и собралось много публики. Возникает вопрос, как происходило принятие присяги? Текст ее правительство во главе с Александром Керенским составило уже 7 марта: «Клянусь честью офицера (солдата и гражданина) и обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству, как своему отечеству. Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию Русского Государства. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного Собрания. Возложенный на меня долг службы буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительно интерес Государства и не щадя жизни ради блага отечества. Клянусь повиноваться всем постановленным надо мною начальникам, чиня им полное послушание во всех случаях, когда это потребует мой долг (офицера, солдата, гражданина) перед отечеством. Клянусь быть честным, добросовестным, храбрым (офицером, солдатом), не нарушать своей клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды. В заключение данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписываюсь».
Таким образом, надо было произнести текст, хотя бы хором, а потом расписаться в присутствии религиозного служителя, который заверял потом присягу и своей подписью. Видимо, как «представитель Бога». Но присяга была делом добровольным, к ней не имели права принуждать в новом, свободном и демократическом государстве. Поэтому и в Евпатории наверняка нашлись офицеры и солдаты, отказавшиеся это сделать. Такое случалось и в Севастополе, Симферополе и других городах. С «отказниками» проводили разъяснительную работу, выявляли конфликты и претензии, старались их уладить. Объясняли, что с отречением царя присяга ему не имеет силы.
Тем не менее, многие посчитали, что в такой ситуации, не приняв новой присяги, военные и гражданские служащие свободны от прежних обязательств, и дезертирство из армии приняло гигантские масштабы. По некоторым данным вскоре в стране насчитывалось два миллиона дезертиров с фронта, не считая разложившихся тыловых частей. Крым привлекал кроме своих, еще и дезертиров из других губерний.
А вот гласные городской Думы и члены Управы в Евпатории дружно приняли присягу, и документы об этом сохранились в крымском архиве. В зависимости от вероисповедания присягу принимали отдельно православные, крымские татары, караимы и евреи. Причем для татар и караимов вариант текста был на русском и на их языках.
После принятия присяги состоялось очередное заседание Думы, на котором с речью выступил С.Э. Дуван: ««Господа гласные! Свершилось великое дело освобождения нашей многострадальной родины. Беспримерная в истории народов почти бескровная, стройная и краткая, как ослепительный блеск молнии, революция дала нам свободу. Она очистила сгущенную донельзя атмосферу черного предательства, тупого, безжалостного угнетения младших и слабых, безграничного произвола, в корне душившего всякое благое общественное начинание…» и т.д. О том, что менее года назад, в мае 1916 года, весь город во главе с Дуваном принимал царскую семью и выражал «верноподданнические чувства безграничного счастья» их лицезреть, теперь старались не вспоминать.
Начались дни, которые впоследствии получили название «медового месяца» февральской революции…
