Урбанистическая пикселизация совершенно Шишкинской пасторали. Хаос красок, будто стряхнули их с перепачканных кистей в минуту раздражения: «не получилось!», ан нет же, получилось же - подсказан воображению зрителя сюжет «проникновения» в некий подпол мироздания. А тут и вовсе битва микрофлоры с микрофауной желудка в патетике Герники. Но далее её пресекает колдовская игла в кукле вуду, стойко напоминающей плюшевого мишку из бабушкиного комода. Правее, задумчивый, как это у них водится, бультерьер поглощает апельсин за апельсином, и всё никак не насытится, ибо вывернут лентой Мёбиуса во всех трёх измерениях, и наверняка в четвертом тоже – цитрус у него всё тот же…
Что бы это могло быть?
Вернее, что бы это могло быть как не… минуточку, возьму лорнет, процитирую афишу, иначе никак: «Контемпорари-арт-проект "Персона"»
Вот, значит, как…
Для тех, кто, как и я, не понял почему проект контемпорари, хоть и да, очевидно, что «арт», а судя по разнообразию форм и потаённых содержаний, наверняка - «Персона», скажу проще - выставка Керченских художников авангардистов в Арт-галерее ТЦ "Мега-центр".
В общем, это когда идёшь ты промозглым зимним вечером патриархальной улицей Воронцова-Ульянова, пестрящей рекламным фейерверком, заворачиваешь в модерновый куб чёрного стекла, вставленный нелепым тетрисом в дореволюционный неоклассицизм и советский ампир, проходишь ярким витринным тоннелем третьего этажа, и…
И сначала вздрагиваешь, а потом вдруг делаешь открытие: «Есть!»
Есть-таки в Керчи своя и своеобразная «художественная жизнь»!
Не интернетом единым питается. И то, правда…
Пора уже оставить это унизительное умиление, охватывающее нас всякий раз, как обнаружится в провинции нечто, в той или иной степени, напоминающее «культурную жизнь» столицы. Эпоха электропроводной связи вычислительных машин, именуемой как «Интернетъ», совершенно уравняла в шансах Париж и Красногвардейск, Керчь и… И всё прочее. И прогрессивная мысль вчерашнего захолустья, отныне питаемая в один момент культурными новостями и художественной памятью всего человечества, тут же ожила. Забыла о традиционном стыдливом топтании с котомкой скромных достижений на пороге столичной славы. Пошла в массы. Слава богу, никто теперь, за редким и клиническим исключением, не возьмётся всерьёз оспаривать факт, что дураки и умницы, нон… и конформисты, творцы и бездари - распространены везде и равно пропорционально. Будь то Москва, Санкт-Петербург или тут. Главное тут – шанс быть увиденным и услышанным. И да, пусть шансы эти едва ли не одинаковы в виртуальном мире Интернета, но вот так, чтобы вживую, чтобы лицом к лицу, чтоб мнения не в комментариях к постам иль в чате, а брызгая горячечной слюной…
С этим, правду сказать, и у самородка из Чертаново шансов вряд ли больше, чем у гения из Еникале. Так что нам есть отчего… если не возгордиться, то быть довольными. У нас теперь тоже есть, у нас теперь тоже можно:
Можно и живьём поглазеть, и руками потрогать под скептическим взглядом автора вполне вероятный шедевр, и с ним самим, с автором, пообщаться, порасспросить, де: «Ты чего это тут? Это что это тут? Ты как, вообще, до такой жизни?..»
И вот, что они отвечают «Персоны», их друзья и гости с контемпорари-арт… Нет, всё равно не выговорю. А надо! Ибо это главное. Это даже главнее жизнеутверждающего нашего вопля: «Есть жизнь на… В…» Не важно, - важно какая? Какая она эта культурная, несмотря на вопиющую молодость, авангардная и живописная жизнь.
Жизнь нонконформиста от искусства в провинции
Прежде всего, она с апломбом. Она говорит:
«Состоялась очередная попытка представить жителям города нетрадиционные виды изобразительного искусства. К сожалению, публика на открытии выставки была немногочисленной. Видимо из-за того, что сейчас период путины, и аншлаги собирают рыбные ряды рынка. И всё же приятно видеть, что в городе есть люди, которые мыслят креативно, и у которых получается расшевелить хотя бы квадратный сантиметр болота из академических пейзажей с изображением моря, Митридатской лестницы, и крепости Ени-Кале. И даже если несколько человек, придя, получили приятные впечатления и радость от соприкосновения с честным искусством, значит усилия и средства, затраченные на организацию экспозиции, оказались не бессмысленными. К счастью, такие люди были. Что ж, от лица всех участников выставки – выражаем им свою благодарность. А всем остальным – приятного аппетита!»
Приятного аппетита, понимаешь. Мол, идите хамсу клевать бескрылые: «Вам, гагарам недоступно…»
Это тот самый художник, Серёга, который нарисовал почти в полиграфической графике печально ненасытную собаку. Бультерьера с апельсином. Что и понятно, сам служит в зоомагазине – насмотрелся, поди, больше, чем академических марин с видами Керченских побережий. Но вот звери, рыбы, птицы… не надоели, а кухонные пейзажи местных мастеров…
А вот Настенька. Натура романтическая, она пишет не только загадочные картины, где жизнеутверждающее нечто пляшет под языческим солнцем, - то ли пёстрые вязаные носки в иллюминаторе стиральной машинки, то ли митинг сперматозоидов у счастливой яйцеклетки… Настя это «нечто» еще и поэтически загадать может и прозой прояснить, и недурственно, - печатается, пожалуй, удачнее, чем выставляется. Что и чувствуется:
«Взгляд скользит по сочным краскам… - говорит нам Настя. - Убегает в лабиринт изломанных форм, кружится в спирали сюжетов, щупает шершавую текстуру и объемный рельеф полотен. Все это – актуальное искусство, преломление реальности через призму восприятия художника. В эпоху постмодернизма сложно сказать нечто принципиально новое. Но возможно – оставить на сером асфальте повседневности отпечатки пальцев неповторимой индивидуальности. Каждая картина – это вход в кроличью нору, окно в иную реальность. За переплетением нитей холста, за пляской красок таится микрокосм – отдельный мир, наполненный мыслями, образами, событиями. Зритель может заглянуть за кулису, в подсознание автора… и всё-таки, каждый увидит тут что-то свое. Бесконечное преломление увиденного, порождающее веер иных измерений и реальностей…»
…Эк, завернула – полагает Михаил, который:
«Пошел на выставку не столько с целью насладиться искусством, сколько поддержать друзей. Какие-то иностранные слова, написанные русскими буквами изрядно пугали, да и к понятию "современное искусство" я всегда относился, как к форме психического расстройства. Ведь есть же Айвазовский, Шишкин, Левитан... Но вдруг - о, ужас! - за скоплением ломаных линий и безумными сочетаниями цветов я рассмотрел очевидное. Эти ребята рисуют не натуру, а свои чувства! Вот интересно, умей бы я рисовать, как свои чувства изображал бы я?..» - задумался-таки Миша, между нами, начинающий писатель-фантаст, то есть человек, никак не лишённый воображения.
И самым обстоятельным образом выразился Алексей Дегтярук, который, впрочем, и выглядит куда более обстоятельнее и зрело, чем ребятишки категории «+30», причём, как на мой взгляд, и в картинах тоже.
«Очень порадовал интерес разных поколений, собравшихся на открытие арт-проекта "Персона". Новое время подсказывает новый художественный язык. Авторы: Анастасия Протасовицкая, Сергей Олейник, Анюта Синина и Алексей Дегтярук смело экспериментируют со стилями и техниками живописи и графики. Шаманский арт-текст Насти оттеняет кислотный поп-арт Сергея. Абстрактная ассоциация Анюты Сининой подчёркивает смысловые аллюзии Алексея Дегтярука. Художники выставляются вместе впервые. Тем ценнее тот эффект, который присущ экспозиции в целом. "Персона" - проект четырёх "соло". Вся выставка очень музыкальна в своем посыле. Мелодия каждого дополняет и оттеняет звучание соседних картин. Хочется надеяться на новые выставки и новые впечатления от нашего творческого "квартета". И отдельная благодарность Елене Шияновской за помощь в организации этой выставки-праздника».
Тут бы на ноте зрелого благодушия и закончить, но появляется Феликс с косой. Не в смысле смертельной опасности, а в традиционном смысле – с косой, как прической и элементом интеллектуального протестантизма. Но заявляет от имени обывателя:
«Как обыватель скажу: «Нет вызова!»
Да, есть приятные картины, есть картины, за которые хочется похвалить. Но мое черствое, окостенелое сердце осталось глухо. Вам не удалось «зажечь огонь в моем мозжечке». И надо это признать. Конечно, керчан можно уважать за само желание что-то делать. И любые потуги достойны снисхождения (собственно, это очевидно). Добавлю – судьба наделила вас способностью «ваять в веках». А вы довольствуетесь самокопанием, теша себя мыслью о самосовершенствовании. Подумайте, может, живопись – это не ваше?
Повторюсь – «Нет вызова».
При виде ваших работ престарелая вдова не осенит себя крестным знамением, по изможденному лицу немощного старика не скатится горькая слеза, наивные школьницы не прикроют рот ладошкой, скрывая ехидный смешок. Даже хулиганы-мальчишки не захотят на этом запечатлеть беспричинное слово из трех букв. А убогие маргиналы не предложат за это выпить…»
Вот как бы думает Феликс, который впрочем, обывателем только прикидывается. Иначе бы постоял тут с академической миной у одной картины-другой, пожал плечами в самом праведном негодовании, да и пошёл бы себе. Мы же с ребятами и после закрытия выставки (не вообще, вообще-то она продолжается), в тот день, еще пару часов в кафе «Морозко» рассуждали о судьбах нонконформизма в провинции, в искусстве и вообще, прежде чем сошлись на вердикте, к которому, по-моему, пришла и Дарвинова бабушка, споря с бабушкой Энгельса: «Продуктивен ли вызов потребительскому общественному вкусу, поддержан ли юношеский порыв самой общественностью (априори и, слава богам, - нет) целесообразен ли вовсе… Но должен быть. И делать надо».
Ибо, как сказала бабушка Дарвина бабушке Энгельса: «Душевный труд сделал из обезьяны человека» и оставила её задумчиво чесать в загривке палкой-копалкой.
