Сын осажденного Севастополя: "Очень страшно было, когда немцы в город вошли..."

Молитва помогала

- Первых взрывов авиабомб мы не слышали, - рассказывает Виктор Ефимович о первом дне войны. - Далеко от Севастополя были. Вернулись сразу в город. Там меры по рассредоточению населения принимались. На том месте, где сейчас рынок «5-й километр» были пещеры-кошары. И все жители нашего района селились в эти пещеры. И мы там два месяца провели. Но потом, когда были в городе бомбоубежища подготовлены, мы оттуда ушли по домам. Когда немцы вошли в город, то сразу организовали карантинную  зону от моря. Там где сейчас цирк, там была городская свалка. Вот детей туда ночью и вынесли без всякого объяснения. Колючую проволоку вдоль улицы поставили немцы. Удалось выбраться к тетке на Лабораторное шоссе.  Прятались в нишах подвалов. В вырубленных пещерах. Рев снарядов и авиабомб не прекращался. «Отче наш» выучили и читали от рассвета до заката.  Помогало. Молитвы учили. Родители в фуфайки детей по одной золотой монетке зашили на случай спасения из этого ада. Может монетка и поможет в другой жизни. Страшно было, конечно, очень. Очень страшно было, когда немцы в город вошли...

Квартиранты

Был случай, когда на вокзале взорвали немецкий эшелон со снарядами. От вокзала остались одни искореженные вагоны и цистерны.

- Мы из дворов в течение трех часов наблюдали взрывы и всполохи, - вспоминает Криводедов. -  Хотел и сам побежать, посмотреть. Как не попал под раздачу, не известно. Потом немцы объявили сбор вторсырья. Собирали макулатуру, ветошь, покрышки. Давали пайки для местных жителей. Хамса соленая была с головами и потрохами. Тефтельки такие маленькие. Лакомство. Квартирантов начали вселять. То татар, то румын. А то, вдруг, югославы. Вселились с оружием, но говорят, что родственники в партизанах воюют. И поляк, деньщик какого-то немецкого офицера жил. Он, как где нашкодит, любил повторять: «Ну как на войне!» Сестра вызывала своим видом опасение квартирантов, красными щеками. Немцы боялись заразы. Доктора пригласили. Мама говорит, что ребенок болен. А немцы сомневаются, не саботаж ли против квартирантов.

В тот период самым страшным был угон в Германию.  Репрессии были жестокие. Когда фронт начал приближаться, немцы стали пугать местных жителей. Репрессии были жестокие.  Немцы говорили, что те, кто не уедет в Германию, падет от рук калмыков, татар и румын. Они откатываются от фронта, очень злые. Все готовы растерзать. Уже 3-5 мая в Севастополе немцы организовали массовые вывозы в Германию.

Грабеж по всем дворам

Наших жителей использовались для прикрытия от советской авиации эвакуируемых барж с войсками. В трюмах немцы и техника. На палубе – севастопольцы, мирные граждане. Женщины, дети, старики. Сестру отца третьего мая выгнали из дома в Артбухту. Но советская авиация разбомбила баржи. Ночью севастопольцы переночевали под театром (Луначарского), а утром их погрузили на оставшиеся транспорты. До Констанцы в Румынию, а потом и в Германию их отправили. Страшные дни были для них. Первая и третья баржи затонули. Немцам нужны были рабы в Германии. Нужны были живые щиты от атак наших самолетов по кораблям, от подводных лодок. Семья тетки Виктора была на второй барже. Ей еще год рабства в Германии предстоял. А еще, после вывоза местного населения с котомками в Германию, открывалась широкая перспектива для немцев в грабеже домов местных жителей. И грабеж начался по всем дворам. С пятого мая 1944 года весь район Лабораторного шоссе был окружен немцами, жандармами, румынами, собаками. Пять минут на сборы. Всех жителей гнали к Южной бухте для создания живого щита на баржах. Спасло только чудо. Колонну уже гнали к бухте. Тут налет советской авиации.  Немцы врассыпную.

- Когда советские самолеты ушли, немцы уже никуда не спешили, - рассказывает Виктор Ефимович. - Все баржи были потоплены в бухте. Севастопольцы после бомбежки тихонечко разбрелись по домам. А там немцы и румыны тащат все, что могут вынести из домов. Немцы хватают, что поценнее. Румыны даже половые тряпки с заборов срывают, кувшины и метлы. Немец из маминой комнаты швейную машинку тащил, будто с ней легче было Черное море переплыть. Мама пыталась вернуть машинку, немец – в истерику. Дескать, а за что же он воевал? Так где-то между Херсонесом и Констанцей и лежит на дне морском этот Ганс в обнимку с немецкой ножной швейной машинкой «Зингер».

Дождались наших!

В семье Криводедовых почти все мужчины погибли еще в первой половине Великой Отечественной войны. Участвовали в обороне Родины. До освобождения не дожили.

Чем занимались немцы в Севастополе летом 1942 года? Искали коммунистов, политработников и евреев.  Облава за облавой.

- Когда пришли советские войска в 1944 году, мы долго из подвалов не вылезали, - вспоминает Виктор Криводедов. -  Форма у них нам не знакомая. Звездочки появились на погонах. Радость пришла позже. Удивление вызвали машины с рельсами на крыше. Жаль, думаю, пушек нет у наших солдат. А потом эти машины с рельсами, штук десять,  прямо из балки дали залп в сторону Корабелки. Добивали фрицев там. Такого рева я не слышал никогда раньше. Да и потом больше не слышал. Катюши! Потом узнал, что в тот день наши войска в Киленбалке эсесовцев выкуривали из укрепрайона.  Там воронки на следующий день еще горели с интервалом в 10-15 метров.

9 мая в Севастополь вошли основные войска. А 12 мая был грандиозный салют. Осветительные ракеты, сотни прожекторов, трассирующие пули. Небо все светилось. Такого больше нигде в жизни видеть не довелось. Но главное – радость победы над противником. Радость освобождения Севастополя.

После войны

Из всей большой семьи Криводедовых в Севатополе осталась мать Виктора с тремя детьми.  Сестра отучилась в дневном институте. Самому Виктору, что бы поддержать семью, пришлось после 7 класса пойти в техникум. Учился на повышенную стипендию, был отличником. Мать стала знаменитой портнихой – офицерским женам из парашютного шелка кофточки шила. Офицерам генерала Петрова пуговицы на мундирах перешивала.

Виктор 15 лет отработал на 13-том завод, вернувшемся в Севастополь из эвакуации. Потом 35 лет работал Криводедов в ЦКБ «Коралл». В 2005 году ушел на пенсию с должности главного технолога. Помнит радость первых зарплат. Купили радиоприемник. Купили часы и велосипед. Потом пришло увлечение футболом. Обувь – вдрызг. Хоть босиком ходи. Вернулся в 1947 году родственник из Германии, где он после немецких лагерей взрывал секретные подземные гитлеровские заводы. Нарисовал он шахматную доску. Фигурки вырезал. Так Криводедов стал шахматистом. Дядька, как оказалось, старался отвлечь Виктора от разорительного (по обуви) футбола. И это ему удалось. Уличные шахматы быстро себя исчерпали. Только в техникуме нашлись серьезные учителя шахмат. Третьеразрядником съездил в Евпаторию на соревнования , вернулся взрослым второразрядником. Потом Виктор, студент вечернего института, дважды становился чемпионом Севастополя. Эта страсть и по сей день не отпускает Виктора Криводедова. Дочь шахматами занималась. Сын тоже долго занимался шахматами. Потом стал многократным чемпионом по карате, обладателем пяти черных поясов.  Виктор Ефимович продолжает играть в шахматы и настольный теннис. И своих сверстников приглашает поддерживать спортивную форму, оставаться верными здоровому образу жизни. В 2010 году вновь, спустя 50 лет, стал призером крымских соревнований. Виктор Ефимович готов и дальше сражаться за спортивные медали. Сожалеет, что родное КБ не пускает его играть в настольный теннис на своих столах. Дескать, чужой ты нам теперь. Форма собственности сменилась. Справедливо ли это?

Из досье «МК»

Виктор Криводедов род. в 1935 году. Он говорит: «Мои дед и бабушка приехали из Курской губернии еще в позапрошлом веке. Отец родился в 1906 году в Севастополе. Мама, Матвиенко Наталья Ивановна, родом из-под Полтавы. Она рано стала сиротой, в 12 лет. Ее старшая сестра обосновалась под Джанкоем. Мать была домохозяйкой. Родила шестерых детей. Трое умерли еще в младенчестве. Олечка - уже после освобождения Севастополя.   Остались мы с сестрой вдвоем. Она 1934 года рождения. Дедушка погиб в 1918 году. На руках у бабушки Елены  оказалось пятеро детей. Отец был старшим в этой компании. Потому он и образования толком получить не мог. Перед войной он работал бондарем на флотском засолочном  заводе».