Виктор Сухоруков:«За Севастополь гады уже ответили»

"Всенародный Брат" поделился своими впечатлениями о работе в российском Крыму, напомнил как рождался образ Виктора "Татарина" Багрова и признался, что не любит обращения к себе по имени-отчеству

Сухоруков уже артист легендарный – и по числу рассказываемых о нем баек, и по значимости созданного на экранах и театральных подмостках. Об этом он не только догадывается - знает наверняка. Но себя не выдает, искусно прячется за масками шута и хулигана, умышленно пресекает любое проявление пафосной суеты вокруг своего имени.

 

"Всенародный Брат" поделился своими впечатлениями о работе в российском Крыму, напомнил как рождался образ Виктора "Татарина" Багрова и признался, что не любит обращения к себе по имени-отчеству

 - Как восприняли первую для вас киноэкспедицию в уже российский Крым?

- Сигнал к тому, что я никуда за границу-то и не улетал еще в симферопольском аэропорту был, когда я мимо этих пограничных будок, затихших и опустошенных, проходил… Но и раньше, когда я приезжал в Крым, у меня не было ощущения, что я где-то в другой стране, хотя понимал и уважал, что это территория другой страны. И то, что теперь Крым российский - так не случилось, не сложилось и не произошло, нет – это желание истории, это – желание времени! По-другому сказать не могу. Я счастлив.

фото М. Львовски

- И в свете этих событий одна из фраз вашего персонажа Виктора Багрова по прозвищу Татарин стала пророческой…

- «Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!». Сцена в сортире с бандеровцем…

- Это ваш экспромт на съемочной площадке?

- Нет, это Балабанов. Все уже было написано на бумаге. Но в фильме «Брат-2» есть фраза, которая вырвалась у меня экспромтом… Мы в украинской деревне снимали, под городом Чикаго – эпизод «Русские не сдаются!». И когда полицейские выводили меня из дома в финале фильма - а там настоящие американские полицейские снимались, профессионалы - они настолько лихо меня подхватили и вытащили на улицу… А там огромное количество народу собралось. Я увидел этих зевак и мне стало так чего-то по-русски обидно! Стыдно по-человечески, меня куда-то тащат… Это была доля секунды и я вдруг заорал: «Я хочу здесь жить! Я остаюсь, я буду здесь жить!» Заорал прямо в кадре. Потом – стоп, и я говорю: «Леш, прости, я не хотел, случайно выкрикнул». «А мне понравилось», - сказал он и эта фраза осталась в фильме. «Я остаюсь, я буду здесь жить!» - это моя фраза, все остальное написано Балабановым изначально.

- Но как это все точно «под Сухорукова»…

- Мой Витя Багров из фильма «Брат» и «Брат-2» сочинен Алексеем специально для меня. Я ведь жил с ним в одной коммунальной квартире и прошел с ним кинематографический путь длиной почти в десять лет. Естественно, он все писал точно от меня. Но этого фильма могло и не быть. Режиссер Алексей Балабанов начинал свою карьеру как художник авангардного, арт-хаусного, запутанного кино: «Счастливые дни» по Беккету, «Замок» Кафки…И следом за Кафкой он должен был ставить фильм «Ехать никак нельзя». Так назывался его сценарий, потом он будет называться «Про уродов и людей». Но ему не дали денег, хотя он победил на кинофестивале в Суздали с «Замком» и ему обещали поддержку. Не дали денег, узнав, что за сценарий: «Нет, это порнуха, это грязь, давай другой сценарий». «Да пошли вы нафиг! - сказал Балабанов, - Сам заработаю». Уехал в деревню и написал сценарий «Брат». Это же боевик? А он до этого-то и не снимал боевиков…Это ж надо какая бухгалтерия в голове: вычислил, что заработает денег, снял картину «Брат» и заработал, чтобы снять шедевр - «Про уродов и людей»…

- Для вас это лучшая картина в сотрудничестве с Балабановым?

- Это и мой шедевр, потому что это какой-то код, код моей страны, код моей жизни, там очень много закодировано, начиная от сиамских близнецов Толи и Коли.. Мне даже кажется, что этот Толя-Коля и есть Леша Балабанов, который разговаривал сам с собой, убеждал сам себя. Одна его половина уничтожала Балабанова, а другая спасала. Но так как у них одна общая артерия сердца, погибают обе половины…

- Но эти коды еще расшифровать надо – задача не для массового зрителя… Другое дело, обаятельный мерзавец Витька Багров, с экрана в каждый дом, везде как свой… В чем его сила?

- Я сам - участник этой истории, говорю: не знаю. Уже новое поколение зрителей… Новое! Взрослые люди ко мне подходят и их дети – сфотографироваться с братом Витькой Багровым. Я не знаю тайны вот этой популярности и как ни странно - любви к этой картине. Не знаю. Сказка. Потому что это – сказка! Вот как ни ругали нас, в чем только не обвиняли – и в шовинизме, и в антиамериканизме, и в антиукраинизме… Мне кажется - это просто сказка, в которой каждый из нас по отдельности что-то находит для себя: важное, нужное, опасное и полезное… И еще в этой связи расскажу историю. Когда Сережка-то Маковецкий прочитал сценарий «Брат-2», он пришел к Леше и говорит: «Отдай мне сухоруковскую роль». Балабанов удивился: «Как это ты себе представляешь? Это же Брат!». «Ну, сделай так, что его там убили, зарезали, а я приду к Даниле и скажу, что друг твоего брата, и вот я с тобой, значит, поеду в Америку». Они, видимо, пошутили, посмеялись, но Сережка-то губу раскатал на роль Вити Багрова (смеется). Но так как Балабанов эту роль писал, зная меня всякого – то и получилось, то что получилось. Горжусь.

фото М. Львовски

- А сейчас вы с Маковецким одну гримерку на двоих в театре делите…

- Да, в Театре Вахтангова. Я играю, как приглашенный актер в спектакле «Улыбнись нам, Господи» и партнер мой - Сережа Маковецкий. Гениальный актер, очень тонкий, очень мучающийся, сомневающийся, подозревающий весь мир в непорядочности по отношению к себе. Очень утонченная натура… И мне с ним, конечно, тяжело, но и очень радостно. Вот последняя его шутка: «Что артист театра Моссовета - понасажал квакеров ползала и собрал все цветы?». А я ему отвечаю: «Серег! Да я половинку просто взял, всех тебе не унести!». Шутим, смеемся и ничего конфликтного у нас нет, а то еще сейчас придумаешь! Я вот и в Крым-то отчасти благодаря Сереге и этой гримерке приехал…

- Как это?

- Мою роль в фильме «Орлеан» по сценарию Юрия Арабова режиссер Андрей Прошкин видел в исполнении великолепного русского актера Сергея Маковецкого. Но он сейчас очень серьезно занят в больших телевизионных проектах – почему я об этом смело говорю – потому что мы с ним обсуждали эту тему, эту историю и наше участие. И когда Сережа не смог, мне было сделано предложение и я, как выражаюсь, прыгнул в последний вагон этого убегающего поезда под названием «Орлеан», который летел в страну Крым на съемки. В Крым, который я очень люблю и считаю, что это пространство для прогулок Богов…Я даже не понял, что у меня большая роль. Ну, какой-то экзекутор, давайте подыграю, с удовольствием.

- Тот, кто следит за исполнением наказания или сам наказывает?

- Я не священник, не монах. Я экзекутор, я совесть. Мой экзекутор приходит в этот мир не откуда-то, из какого-то помещения, он вышел из душ людей…И он героям этой истории говорит - что ж вы творите? Остановитесь! Не то, что там – покайтесь… Нет! Ну как играть совесть? Совесть не сыграешь… Господь мне подарил очень хорошую, масштабную роль. Много чего наиграл я: и положительного, и отрицательного, исторического, портретного, комедийного, арт-хаусного, но такой роли у меня не было. Жалею ли я о том, что поздно спохватился? Конечно, жалею. Я схватился за этого героя впопыхах, на босу ногу. Как у меня однажды было много лет назад... Еду на гастроли, загулял, а мне уже на самолет пора, опаздываю - покидал вещи наспех. И вот прилетаю в город Пермь, открываю рюкзак на следующее утро, а там – три зубных щетки, две мочалки, пять трусов и больше ничего нет! Почему-то вилка еще валялась на дне - ни рубашки там, ни брюк - странный был набор. Вот, можно сказать, с таким рюкзаком я и собрался в историю под названием «Орлеан». И сегодня я созрел не для того, чтобы исправить ошибки, а всего лишь для того, чтобы сказать – извини, Юрий Арабов, извини, мой экзекутор, извини, сама история по имени «Орлеан», что я был с вами так легкомыслен.

фото М. Львовски

- Вскочили в последний вагон и проехали…

- Проехали. Дальше – еще одна история Юрия Арабова «По имени Клавдия». И снова снимает Прошкин! Но уже его отец – Александр Анатольевич… Я даже себе заметил – у меня сезон Прошкиных и Арабовых. Это такая женская история, вроде бы комедия, приоткрою немножечко секрет, сюжетец: провинциальный город, девчонки живут, три подруги, замуж выйти не могут, нормальных мужиков нету - не то что любить, переспать не с кем, сплошная импотенция и плохая погода. И у девок одна мечта – да хоть ребенка бы родить! И у Клавдии – это получилось: она забеременела, не имея отношений с мужчиной. Вот вокруг этого история. А я играю ее отчима - инвалид, в коляске, интереснейший персонаж! С Александром Прошкиным у меня уже был хороший опыт сотрудничества – я снимался в его фильме «Искупление», где тоже «вышел на замену».

- Вместо кого?

- Заболел великий Ступка и меня срочно вызвали. Играл в его одеждах,, не перешивая их. Он был шире, побольше, я говорю – не трогайте, вот пусть как есть. Ну немножко штаны мне подтянули, а так жилетка, костюмы с его размера. Я на себя надел и сыграл роль Франи - дворника, который всегда был дворником при всех властях и системах. Вот там мы и познакомились с Прошкиным. Как-то мы друг другу присмотрелись, он заценил мое дарование, а я-то его как режиссера давно знал, еще с фильма «Холодное лето 53-го»…Вот что-то в последние годы я часто спасаю, так называемое положение в кино, когда на лету, на ходу кого-то заменяю… Так было и с фильмом «Дочь якудзы». Владимир Ильин не смог поехать и я сыграл роль странного человека, который культивирует японскую культуру – у вас снимали, кстати, в Керчи.

- При достаточно плотном графике съемок для вас важнейшим из искусств остается театр…

- Я сейчас сам все выбираю… Но не стесняюсь и сам попроситься. К Михалкову просился в «Солнечный удар» – не взял, просился к Урсулюку – не взял. С Лунгиным разговаривал – возьми к себе, не берут. Мне это не стыдно, я не вижу в этом унижения. Ну, если они не хотят – значит у нихесть другие предпочтения. Но я говорю о деле, я ж не говорю – возьми меня с собой там, на Канары или в Канны, я имею ввиду Лунгина. Нет. Я на работу прошусь. У нас много безработных, но я без работы не сижу. Театра у меня теперь действительно много. Я поэтому и в сериалы погружаться не хочу, отказываюсь - потому что уже все распределено. Я немножко блошисто живу именно из-за театра, театра мне сегодня достаточно. Я актер театра имени Моссовета, где служили Георгий Жженов Фаина Раневская, Любовь Орлова, Вера Марецкая, Геннадий Бортников, Леонид Марков… Я там и у меня спектакль «Царство отца и сына», роль царя Федора Иоаннович, там же я и Порфирий Петрович… И тут меня казенного человека приглашают на роль Тартюфа в Театр на Малой Бронной. А еще в театр имени Вахтангова… Радуйся! Во, аж беременный театром русским! И публика меня любит, я это нагло говорю, потому что есть спектакли, где в финале не хлопают – кричат! Благодарно смеются, улыбаются, любят. Квартира вся в цветах. Вот уехал, а у меня цветочки сохнут в вазочках...

- Какая часть театральной жизни вам больше нравиться?

- Ни аплодисменты, ни результат, а репетиционный процесс. Я теперь понял, как может быть репетиция любовью - книжка Анатолия Эфроса так называется «Репетиция любовь моя». Наверно, это от накопления, от каких объемов внутри тебя уже прожитой жизни. Что я имею ввиду? Фантазия распирает, и в процессе ты можешь и так и сяк сделать: отказаться, разрушить, построить, сломать – лего, лего, лего! Такое удовольствие получаешь, когда ты сам сочиняешь, сам это зачеркиваешь, замазываешь, рвешь и опять делаешь. И конечно сегодня мне своей фантазии не жалко. Мне сегодня своих наработок беречь не надо - когда вдруг, а такое бывает, когда вдруг говорят – ой, слушай, ты там так здорово кушаешь, говорит мне актер, я вот хочу у тебя это забрать. Забирай. Я еще придумаю. Мне не жалко, когда меня немножечко обдирают, разбирают какие-то мои нюансы, мои находки. Мне не жалко. Потому что если это будет только полезно, если только это будет в дело пускаться – ради Бога! Мы еще найдем, мы еще придумаем. Если у ребенка работает фантазия от незнания мира, то у взрослого человека фантазия должна работать от его познания, от масштаба, то есть уже от количества знаний. Хотя мы умираем дураками…

- Это щедрость или расточительность?

- Я сам себе удивляюсь, может это усталость или возраст. Раньше я был нетерпим, особенно на репетициях, я влезал, я был инициативный, я врывался на чужие территории, приставал к своим партнерам, говорил, что и как надо. Мне говорят – уйди, отстань! Сегодня я терпелив, я сегодня выдерживаю любого партнера или партнершу, еще и скажу: «Да у вас все замечательно получится. Ой, ну хотите – нате, оторвите мне рукав, оторвите второй рукав, да заберите - я еще найду...»

фото М. Львовски

- На дружбу с актерами и актрисами вне сцены и съемочной площадки время у вас остается?

- Не то что не хватает времени - не получается дружить… Много актеров и актрис, которых я даже люблю, как личностей, как актеров, я люблю их характеры, их индивидуумы, но у нас нет ничего общего, мы не пьем, мы не гуляем, мы не встречаемся, мы не сплетничаем. Мы играем спектакль или снимаемся в кино, а потом мы разбегаемся и можем не встретиться никогда. Вот с Димкой Дюжевым и Петром Мамонвым как мы подружились на «Острове» Лунгина. Казалось на всю жизнь. Нет. Уже не встречаемся. И мы очень одинокие…

- Даже поговорить не с кем?

- Из огромной армии, с которой я уже прошел большой путь, как то вот застрял Андрюшка Шарков из БДТ. Он толстый, смешной, кстати, играет патологоанатома в фильме «Тайны следствия» уже сезонов двенадцать… Он все в берете бегает там и трупы осматривает. Это вот мой товарищ, друг, который меня знал всякого, терпел всякого, выдержал всякого и мы с ним сегодня большие друзья. Мы и ссорились, и расставались - все у нас было, но вот как-то с ним мы сегодня одновременно помудрели, постарели и чувствуем друг друга по телефону и я могу с ним поделиться, посплетничать… А все остальные ко мне хорошо относятся, признаются в каких-то чувствах, благодарят, восхищаются, уважают. Но мы не дружим. Я может быть очень трудный человек - мне так кажется…

- Уважение – это же еще и дистанция, переход «на вы»…

- Я и не заметил, когда меня вдруг обозвали по имени-отчеству. Я все Витек, Витька, Витя Брат Сухоруков! Леша Балабанов, кстати, меня Витенькой называл. Ругается матом, а сам называет – Витенька! А тут вдруг - Виктор Иванович, Виктор Иванович… Вот, суки, меня прямо на целое отчество старят! Я обрастаю щетиной с этим отчеством, становлюсь каким-то горбатым… Виктор Иванович, ну такое звучное, такое созвучное, как лампочка, зажигается и гаснет – Виктор Иванович! Как бабочка хлопает своими крылышками, хлоп-хлоп – Виктор Иванович! Пусть… Но вдруг стали выкать все те, с кем я общался - они мои ровесники и вдруг стали мне выкать. Я говорю: Кать, а ты чего это стала выкать? Ой, ну я как-то так…Я говорю, ну и валяйте. К чему я это рассказываю? Потому что вроде уважают, вроде ценят, считаются, но все равно я одинок. И может быть потому что я не злобный, не вредный, не опасный, не могу сказать – добрый, но по крайней мере, у меня внутри нет желчи, нет гадости, нет злопыхательства. Я полжизни боролся с таким чувством как мстительность или с такой страстью как зависть… Мне не завидно, мне не хочется наказывать тех, кто обижает меня. И в данном случае, когда мне люди говорят и спрашивают: «Как вы хорошо выглядите! Что вы такое делаете с собой?» Я отвечаю – умываюсь без мыла, вытираю лицо вафельным полотенцем и не злюсь ни на кого! Вот и все компоненты молодости.

фото М. Львовски

- А к призам и наградам уже привыкли?

- Наверное награды важны молодежи, людям, которые строят карьеру, люди, которые начинают или люди, которые действительно стремятся к каким-то вершинам. Я никогда не стремился к вершинам, мне всегда хотелось признания. Для чего? Не для премий, а для того, чтобы быть в обойме труда, чтоб я был нужен, востребован, только ради этого мне нужно было признание и, конечно, репутация. Мне нужна была репутация для того, чтобы мне верили, доверяли, чтобы мною рисковали. Мною и со мной. Для меня сегодня главная премия – звонок телефонный: «Виктор Иванович, здравствуйте! Мы вам сценарий приготовили…» Вы не представляете, сколько тогда трепета и радости внутри. А приз, ну получил ты его… Все равно это знак признания конкретной, законченной работы. Ну и стою или сижу я с этими статуэтками? Не буду скрывать – у меня мебель специально заказана такая, что у меня все призы на виду. У меня вот такой сервант, как барная стойка, и все призы не под стеклом, не в шкафах, не пылятся, как у многих в офисах, а они еще и в них окурки там пихают, нет - у меня посуды меньше, чем этих призов. Они все на виду, и я с них смахиваю пыль и чищу, и любуюсь, переставляю с места на место. Для меня это дорогие ценные игрушки. Но это – конец. Это – точки. Это все равно конец предложения. А мне хочется опять звонков, хочется запирать дверь, ставить на охрану квартиру и бежать, бежать, бежать в экспедицию, к режиссерам ,к встречам, к ролям, к ролям, к ролям… Для меня роли сегодня - высшие награды. 

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру