Пленение обошлось без пыток, но заставило их родных, друзей и коллег изрядно понервничать. Ребята рассказали «МК в Крыму», почему они меняют мирное небо над головой и уезжают туда, где взрываются бомбы и гибнут люди.
«Сначала боялись, что нас расстреляют. Потом, что разобьемся на машине»
- История с вашим задержанием взбудоражила много людей. Как вы оказались в плену?
Евгения Королева: - Мы две недели работали в Донецке. 24 августа собирались домой, взяли билет на автобус «Донецк-Запорожье», чтобы оттуда выехать в Крым. Сели в автобус, выехали из города. Прошли несколько блокпостов ДНР, начались украинские блокпосты. Везде проверяли документы, это обычное дело. Но на одном блокпосту под украинским флагом нас попросили выйти из автобуса и стали осматривать вещи. У меня обнаружили аккредитацию пресс-центра ДНР, а затем в фотоаппарате Максима – свежие фотографии «Парада пленных», прошедшего в Донецке в День независимости Украины. Мы пытались объяснить кто мы такие, говорили, что точно также просили аккредитацию в СБУ, но не получили ответа. Нас не слушали, заподозрив в сборе разведданных для ДНР. Их сильно задели снимки с парада – среди пленных задержавшие нас бойцы увидели своих знакомых. Нас уткнули лицом в землю и заставили ждать.
Максим Василенко: - Я поначалу надеялся, что нас услышат и поймут что это недоразумение, но с каждой минутой надежда на мирную развязку угасала. Особенно когда один из военных сказал: «А давай мы тебе разобьем фотоаппарат, что мне за это будет?». Лежа на земле я стал кричать, просил разобраться. Один из них подошел и наступил ногой мне на руку. Это спасло мой личный дорогостоящий фотоаппарат: тот человек выместил злость и не тронул камеру. Когда меня спрашивают, почему я не спрятал флэш-карту, я задаю встречный вопрос: почему я должен что-то прятать? Я при исполнении служебных обязанностей, я снимаю только то, что вижу, ничего от себя не придумываю. Фотограф на войне – документалист, «отсебятина» тут исключена.
Е.К. – Когда стемнело, подъехала машина «из штаба». Водитель был неадекватен и пьян. Едва Максим стал подниматься с земли, он ударил Макса кулаком по лицу. Нам велели садиться в авто и повезли непонятно куда. Сопровождал нас человек с блокпоста. Для меня это были самые страшные моменты, потому что было неизвестно кто эти люди и что они хотят с нами сделать. Сперва мы боялись, что нас расстреляют. Потом боялись разбиться: водитель несся так быстро, что мы чуть не перевернулись по дороге. Еще переживали, что у второго военного, который сидел с автоматом, дуло было направлено в Максима, и оно вот-вот выстрелит на какой-нибудь кочке. Затвор был передернут. В итоге нас привезли, как позже выяснилось, на базу «Правого сектора».
Там долго решали что с нами делать, держа в напряжении. Был один человек, имени которого не знаем, он отнесся к нам вполне добродушно, успокаивал нас. Пока мы находились в Донецке, в Крыму как раз творился хаос с мобильной связью: позвонить на российские номера я не могла — не хватало средств на счету, да и ничьих новых номеров у нас не было. Когда нам дали телефон, я смогла дозвониться подруге в Симферополь и сообщить, что нас задержал «Правый сектор». Маме не звонила, так как она вообще не знала, что я ездила в Донецк. Подруга потом дозвонилась в нашу редакцию и рассказала о нашем положении. Нас с Максимом отвели по разным камерам в подвальное помещение. У меня в камере сидела женщина, у Максима — десять мужчин, всех задержали «до выяснения обстоятельств». За него было действительно страшно, ведь я не знала, где он и что с ним.
М.В. – На следующее утро (25 августа - прим. авт.) нам надели пакеты на голову и вывели в другое помещение, где и продержали до вечера понедельника. Еще вечером 25 августа нас заверили, что скоро отпустят.
- Вас били, пытали?
М.В. - Нет, пыток не было. Они просто «пробивали» кто мы и какова цель нашего визита, в том числе и через наши аккаунты в соцсетях. Когда на следующий день нас перевезли в поселок Покровское, там нас записали на видео, мы сказали, что живы-здоровы и не имеем никаких претензий.
В наше скорейшее освобождение все внесли свой вклад. Крымские журналисты вышли на акцию с требованием нас освободить, раструбили о нашем задержании по всем каналам, подключилось правительство Крыма. Очень конструктивно действовал крымский общественник Андрей Крисько: он связался с другими общественными организациями, те начали звонить в «Правый сектор» и вести переговоры. Мы всем очень благодарны за поддержку.
В военное время проверка документов и удостоверение личностей – стандартная процедура. Когда во всем разобрались, с нами даже на вы разговаривали. Я не идеализирую «Правый сектор», не оправдываю их деятельность и ту войну, которая ведется. Но поймите: могло быть и хуже, если не порядочность конкретных людей, которые разобрались в нашей конкретной ситуации. Нас ведь могли надолго запереть как Андрея Стенина (пропавшего в августе фотокорреспондента МИА «Россия сегодня», останки которого были обнаружены в машине возле Донецка – авт.) и плевать они хотели бы на все правительства мира. В итоге мы на автобусе уехали в Запорожье, где сели на поезд.
«Снайпер не станет разбираться кто в его прицеле»
- Будем считать, вы отделались легким испугом. Что же вас тянет на войну, чего дома не сидится?
Е.К. – Все началось с майдана, где мы по своей инициативе побывали в январе, хотели посмотреть на все изнутри, а не брать информацию из интернета или телевизора. Мы задумались: почему в Киев со всего мира едут люди осветить те события, а мы находимся не так далеко и не едем? Взяли и поехали. Те же причины нас подтолкнули поехать на Донбасс. В Донецке и Донецкой области мы были около десяти раз. Впервые поехали туда в апреле, когда еще ополченцы взяли здание облгосадминистрации и стояли без автоматов. Потом наездами бывали в Славянске, Краматорске. Мы с самого начала наблюдали, как развиваются события, а в Крым возвращались как на отдых. И все равно мы собираемся ехать на Донбасс, хотим пообщаться и с украинскими военными.
– Но война это не шутки. Если бы с вами что-то случилось, что тогда?
М.В. - На самом деле вроде бы понятно, что на войне можно погибнуть. Но насколько это может быть трагично, глубоко не задумываешься. Я православный человек и постоянно молюсь, а в зоне боевых действий тем более. Я осознаю, что мне может оторвать руку или ногу, и это не отменяет страха. Быть на войне, побывать в плену, не понимать отпустят тебя или нет – это действительно страшно.
Е.К.- 24 августа мы проснулись от того, что в 500 метрах от дома, где мы снимали квартиру, упало несколько снарядов. Я каждый день видела разрушения в результате обстрелов города, и теперь нам надо было бежать к месту нового обстрела и разбираться что произошло, но я долго не могла собраться. Мы не безумцы, страх – это нормально.
– Условия работы требуют предельной осторожности. Как вы ведете себя в Донецке?
М.В. – На каски и бронежилеты у нас денег нет. Средств хватает только на то, чтоб снять жилье на несколько дней, купить билеты и продукты. Международные журналисты, которые там работают, могут позволить себе гостиницу и такси по нескольку раз в день. Мы же часто передвигаемся на общественном транспорте, пешком или автостопом. Как-то в Донецке к остановке подъехал автомобиль, впереди сидели два ополченца с автоматами. Спрашивают: «Кому в сторону Петровки?» (район, ежедневно обстреливаемый ВСУ – авт.). Все люди возле нас отступили, а мы бежим к этой машине. Да, это опасно, мы не знаем, попадет ли машина в засаду или под обстрел. Машину могут расстрелять, и никто не будет разбираться, что мы делали вместе с ополченцами. Но мы не можем поступить иначе – нам надо ехать.
Понятно, что в зоне повышенной опасности нужно быть осторожным. В оптический прицел тебя как журналиста не идентифицируют, шмальнут — и разбираться не будут.
– Кстати, недавно один украинский телерепортер призвал своих коллег не давать в сюжетах слово ополченцам под предлогом, чтоб они, мол, «не пропагандировали свои плохие идеи». Тяжело ли в условиях информационной войны придерживаться стандартов и давать взвешенную и проверенную информацию?
Е.К. – Честно говоря, многие хотели бы, чтобы мы встали на одну из сторон конфликта. Но мы не собираемся этого делать. Есть правила, которых стоит придерживаться, иначе наша работа будет чем угодно, только не журналистикой. Порой в своей среде, где одни за белых, другие за красных, мы чувствуем себя «белыми воронами». Но надеемся, скоро все образумится и война закончится. В том числе, информационная.
- Украина заявляет, что борется за территориальную целостность страны, ополченцы Новороссии говорят, что воюют за свою землю и против неофашистов. Как считаете, что там все же происходит?
М.В. – Не откроем ничего нового, если скажем, что Украина борется против людей, которые, по мнению Киева, разлагают страну, а ополченцы отстаивают свое право на самоопределение. Мы не ведем там расследование, не анализируем события, мы просто приходим к людям, которые страдают от этой войны и расспрашиваем их. На Донбассе идет братоубийственная война. Когда подходишь к женщине, которая говорит, что вчера у нее убили дочь, понимаешь: ей уже неважно кто стрелял, теперь ей никто не поможет. Думаешь только чтоб эта женщина сама осталась жива. Война продолжается и ужасно, что обе стороны не могут найти общий язык. А еще глубоко печалит то, что гибель людей превратилась в статистику. А ведь за каждой цифрой – чья-то судьба.
Е.К. – Я против войны и не поддерживаю ни одну из воюющих сторон. И люди на Донбассе, уже не столько выступают за какую-то сторону, сколько просто хотят мирно жить.
– Насмотревшись ужасов войны, есть ли моменты, которые не выходят из головы?
М.В. - Когда 26 мая ДНРовцы захватили в Донецке аэропорт, а их пытался выбить украинский десант и авиация, мы находились на площади рядом с железнодорожным вокзалом. Начался обстрел, случайный снаряд залетел на площадь перед вокзалом. В 30-ти метрах от нас женщине оторвало голову. Ужасная, нелепая трагедия: фронт далеко, а тут такая невинная жертва. Я сделал снимок, и этот кадр до сих пор у меня перед глазами. Помню как в Макеевке, в подвале дома люди спрятались от обстрела. Я таких испуганных людей за все время поездок на Донбасс ни разу не видел. В глазах этих людей читался панический страх, они были настолько напуганы, что ни под каким предлогом не хотели выходить из подвала.
- Говоря о беженцах, создается впечатление, что много местных мирных жителей не покидают свои дома, даже под угрозой смерти, пока снаряд не упадет в соседний дом?
Е.К. - Ситуации бывают разные. Есть много людей, кто месяцами сидит без зарплаты и пенсии, банки не работают и людям просто не на что бежать. Еще люди не знают куда бежать и очень боятся ехать в неизвестность. Видимо, они больше боятся остаться без дома, денег и работы, чем попасть под обстрел. Хотя продуктов в городе достаточно.
– Если бы у вас были дети, вы бы поехали на войну?
Е.К. - Не могу ответить на этот вопрос. Наверное, вряд ли.
